Скоро будет буря

– Можно подумать, Крисси, ты немного не в своем уме.

А она улыбнулась. Улыбнулась! Погладила его по щеке и сказала:

– Бедный Джеймс. Ставишь диагноз другим людям.

Затем она вырвалась от него, и с тех пор они больше не возвращались к этому разговору. Но что бы с ним ни происходило, теперь он знал, что сам себе испортил жизнь. Также он знал, что изводило его, что терзало его внутренности. В нем действительно поселился паразит – но не тропический. Это был червь, грызущий сердце, червь, которого он сам пустил внутрь, чтобы тот рычал, и грыз его, и в конечном счете убил. Он ненавидел свои собственные кишки.

Он хотел измениться, и он действительно изменился, но в то же время с отчаянием понимал, что уже слишком поздно. Он достал из шкафчика бутылку красного вина и повертел ее на вечернем свету. По крайней мере, алкоголь сразит змею отвращения к себе. Он был единственным средством, способным ее утихомирить. Единственным средством избавиться от боли.

Капли пота стекали со лба; Джеймс знал, что стоит на распутье. Он уже решил попытаться и попытался. Ему потребовался всего один лишь день, чтобы понять: он не приспособлен для попыток. Было слишком трудно. Уж лучше быть одним из тех, кто затягивает других людей вниз, а не помогает им подняться. Джеймс принялся искать штопор.

– Я обеденный гонг, – сказала Бет, выглядывая из-за двери.

Джеймс едва ли не спрыгнул с кровати. Он смотрел на Бет, и его сердце кольнуло чувство вины.

– Я не слышал, как ты пришла! Иди сюда, моя прелесть! Иди сюда, обеденный гонг! – Он поставил бутылку на шкафчик и обнял дочь.

– Бом, – сказала Бет. – Бом. Бом. Бом.

45

Вернувшись в общежитие, она спит, не раздеваясь, шестнадцать часов. Когда она просыпается, фиолетового света больше нет. Впервые после того, как на кладбище Хайгейт она ударилась головой о крыло ангела, ее зрение вполне прояснилось. Она смотрится в зеркало, на лице все еще заметна косметика, но под косметикой – никакого фиолетового тумана, никакой сверкающей грозы, никакого мерцания неземного света. Она чувствует себя оправданной. Чистой.

Взглянув на часы, она поспешно покидает свое жилище, не умывшись, и едет на метро к Севастопольскому бульвару. Там она встречает человека, раздающего рекламные листовки. Он дает ей один экземпляр и что-то говорит о погоде. На листке реклама ночного диско-клуба «Преисподняя». Волосы у мужчины подстрижены коротко и неровно – видать, собственноручно.

– Вы похожи на одного человека, которого я когда-то знала. Его звали Грегори.

– Я вам верю, – отвечает он. – Вы похожи на убийцу.

– А я и есть убийца. Как вас зовут?

– Я пока не решил.

– Я могу решить за вас?

– Конечно. Если дадите мне сигарету.

– Не возражаете, если имя будет евангельским?

– Не возражаю. Если дадите мне сигарету.

Какой-то человек стремительно приближается к ним и под прикрытием листовки получает небольшой сверток. Человек уходит.

– Ну вот, – говорит подстриженный мужчина, церемонно выбрасывая листовки в ближайший мусорный бак, – это было в последний раз. Больше никогда. Я снял с себя всякую ответственность. – Затем он предлагает вместе выпить кофе.

Она делает шаг назад, чтобы посмотреть на кипу рекламных листков среди мусора. Наклонясь над мусорным бачком, щелкает зажигалкой и поджигает груду бумаги. Оранжевое пламя оживает, расползается. Она стоит как пригвожденная к месту.

– Нам лучше уйти, пока тут все не вспыхнуло. – Мужчина берет ее за руку и ведет к маленькому кофейному бару в стороне от главной аллеи. Они глаз не могут отвести друг от друга. Кажется, что каждый ждет, когда другой нанесет удар. Официант приносит им кофе, переводит взгляд с одного на другого, ставит чашки, уходит.

– Вы верите в то, что человек может измениться? – спрашивает она. – По-настоящему измениться?

– Именно это со мной сейчас и происходит.

– Я имею в виду – полностью измениться. Стать другим человеком. Забыть свое прошлое. Начать все заново.

– Должен верить, что это возможно. Она кладет свою ладонь на его запястье:

– Чтобы изменить чью-то жизнь, потребуется соблюдать определенные правила.

– Правила?

– Да, правила. Первое: никакой лжи. Я сказала, что убила человека, а вы улыбнулись. Это значит, что вы мне не верите. Когда я говорю «никакой лжи», значит, помимо прочего, подразумевается запрет на изысканную ложь.

Он выдыхает тонкую струйку сигаретного дыма, щурится.

– Сложно.

– Но игра стоит свеч, если цель – спасение. Второе: никаких наркотиков.

– Похоже, мне придется весьма трудно.

– И мне тоже. Третье: никого, кроме нас.

– Самое суровое правило.

– Четвертое: никаких вымышленных имен, личин, масок, ряженых, камуфляжей…

– Четвертое похоже на несколько правил в одном.

– Но такова цена. И вы знаете награду: я спасаю вас от ваших демонов, вы спасаете меня от моих.

С улицы до них доносится вой сирены пожарной машины.

– Вы действительно верите в то, что возможно стать совсем другим человеком? Скажите правду.

– «Если я говорю языком ангельским, а любви не имею, то я – медь звенящая, – произносит она. – Если я не имею любви, то я ничто».