Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности

Вопрос, конечно, интересный. Но в старой доброй Англии такие, без санкции прокурора или судьи, приличным людям задавать не положено. «Хабеас корпус акт» и все такое. Однако военное время имеет свои законы. Офицеры не знали о недавнем, очень похожем эпизоде, случившимся с Новиковым и его отрядом. Но встречались с подобным и раньше. Начиная с весны семнадцатого любой унтер или вахмистр собственной, недавно героической армии вел себя подобным, а то и худшим образом. Дать беззащитному прапорщику, да что там прапорщику, полковнику в морду, отобрать бумажник, часы и портсигар и веселиться, глядя на его бессильную злобу. Кое-кто, послабее духом, стрелялся от невыносимости унижения, а другие, покрепче, годом позже рассчитывались с «возомнившими о себе хамами» по полной программе. Так здесь же еще не Гражданская война, а инстинкты, оказывается, у всех те же самые. Пока ты хоть на день, хоть на час сильнее – делай что хочешь.

Но не на тех, ох, не на тех нарвались патрульные.

– А какое ваше дело? – поравнявшись с Давыдовым, крайне вежливо спросил Эльснер. – Допустим, минералогическую коллекцию на берегу собирали.

– Какую-какую? – слегка растерялся сержант.

– Ми-не-ра-ло-гическую, – повторил штабс-капитан. – Это камни разные так называются. Кварц, диабаз, гранит, агат и другие прочие. Для изучения строения земной коры в палеозойский период.

Павел Карлович надеялся, что научная терминология подвигнет сержанта отвязаться от серьезных специалистов и продолжить свое патрулирование, но слегка ошибся в психологии. На русского человека, может быть, его слова и подействовали бы. Он помнил, как в восемнадцатом году вверг в почтительное недоумение чекистов в поезде на станции Лиски, тоже желавших проверить его чемодан, указав на собственноручно написанную химическим карандашом табличку «Фольклор для тов. Луначарского» с печатью, оттиснутой на сургуче царским пятаком. Тогда сработало. Русский человек доверчив. Эти, похоже, на умные слова не купились.

– Камни вьюками таскать, когда их на каждом шагу сколько угодно… – презрительно ответил сержант. – Кому-нибудь другому расскажете. Не камни у вас там, а золото. Предъявите, а потом посмотрим, как дальше быть. – Голос сержанта был тверд, глаза же вспыхнули алчностью. Его подчиненные довольно заржали. Вот именно – «заржали». На русский слух нормальным человеческим смехом назвать это было нельзя. Как, впрочем, и их так называемые «улыбки» – тоже не походили на естественное выражение чувств. Даже природный остзейский немец Эльснер это ощущал самой глубиной своей души.

– Как угодно, сержант, – сделал он последнюю попытку решить дело миром. И назвал единственную фамилию здешнего важного чиновника, которую знал: – Не думаю, что ваше поведение понравится комиссару Роулзу. А мы ведь у него работаем.

– Кто это еще такой? Никогда не слышал. У меня свои командиры есть. И приказ досматривать всех, кто покажется подозрительным. Быстро, спешились, открыли сумки… – Он положил ладонь на кобуру очень длинного револьвера, достававшего стволом почти до колена.

Давыдов все это время старательно раскуривал сигару, демонстрируя полное безразличие и олимпийское спокойствие. Надеялся, что такое поведение успокоит агрессивность территориала. Но нет, не помогло. После произнесенной с явной угрозой требовательной фразы оттягивать радикальное решение было уже бессмысленно. Каждый до точки невозврата имеет право на свой выбор. Сержант с подчиненными его сделали.

Давыдов, презрительно пыхнув ароматным дымом в сторону патруля, ленивым движением извлек из-под сюртука пистолет и четырежды нажал на спуск. С пяти шагов это можно было сделать и с закрытыми глазами. Все пули – в лоб. Чтобы не было последующих недоразумений. Добивать раненых, даже большевиков, он не любил. Оказывать недобитым помощь – тем более. Хлопки пистолета не слышны были уже за двадцать шагов. Даже кони почти не испугались.

– И что теперь будем делать? – спросил Эльснер, не дрогнув лицом. В стольких людей приходилось стрелять после выпуска из училища, и на поле боя, и у первой попавшейся стенки, что вид еще четверых, только что живших и в мгновение ока переведенных в другую категорию, не вызывал уже никаких эмоций.

– Да ничего, – небрежно ответил Давыдов, убирая «ТТ». – Лошадей привяжем вон к тому дереву, чтоб в казарму раньше времени не убежали, а этих – как есть, так и оставим. Война все спишет. На буров или бандитов – нам-то что?

– Бандиты бы лошадей угнали, а не стали привязывать, – выразил сомнение Давыдов. – Буры – тем более… И оружие никто бы не оставил.

– А нам-то что? – повторил Эльснер. – Пусть здешние Шерлоки Холмсы версии придумывают и дедуктивно их разгадывают. Чем загадочнее, тем интереснее. А нам ехать пора. И давай в сторону заберем, чтобы не по этой дороге в город въезжать, а с другой стороны.

– Не то говоришь. Там еще на один патруль нарваться можно, а здесь – вряд ли. Пока доедем, совсем стемнеет. Ну а не повезет – им же хуже…

После полуночи связались с Кирсановым, доложили, что и как.