Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности

На этот раз, кроме него и Натальи, на мостике стояли и Ростокин с Аллой, закутанные в штормовые плащи с капюшонами. Идти на «Изумруде» Игорь не счел интересным. Риск предстоящего крейсеру боя его не пугал, но как журналисту поход на «Валгалле» представлялся более продуктивным. Судьба сражения будет определяться здесь, а не там, судьбоносные решения – тоже.

Ну и, что немаловажно, Алле куда приятнее плыть на круизном лайнере, снабженном такими удобствами, какие и в ее родном мире не сразу найдешь. А на парусных яхтах она уже накаталась. Невелика разница – травить в ведро на двухмачтовом «Драконе» или с палубы через леера болтающегося, как щепка, на волнах крейсера. А от грома его пушек (один раз она слышала) едва не лопаются барабанные перепонки.

Здесь же, на «Валгалле» – тихо, качка почти неощутима, общество умной, всегда невозмутимой подруги способно скрасить поход любой продолжительности. Найдется, чем заняться и о чем поболтать. Невзирая на то что разница в возрасте у них с Натальей ровно семьдесят лет, год в год.

И сам Ростокин впервые за долгое время нашел место и поводы, чтобы не слишком демонстративно, но скрываться от ее становящихся моментами невыносимыми капризов. Графиня Варашди, куда денешься! Бачили очи, що купували.

Женщины есть женщины. Самые лучшие моментами невыносимы. А вот вдвоем с Воронцовым, в штурманской рубке и примыкающей к ней походной каюте командира Игорю было очень хорошо. Они вместе обсуждали варианты предстоящей кампании, да и о многих посторонних вещах разговаривали свободно, не озабочиваясь соблюдением достаточно нравственно сложных, хотя и не имеющих силу законов, принципов внутренней жизни «Братства».

Иногда они тяготили Игоря, привыкшего к иным степеням свободы. Не то чтобы жизнь в двадцатые годы двадцатого века была намного труднее, чем в пятидесятые двадцать первого, он легко приспособился и действовал в предложенных обстоятельствах вполне успешно, но все равно она была другая.

Особенно сильно Ростокин начал это чувствовать, вернувшись с помощью Шульгина из «химеры» тринадцатого века и проведя всего лишь сутки с лишним в своем родном времени. Там он не был всего полгода по тому счету и три – по этому. Думал, что привык и вписался в новую реальность, а увидел свою квартиру, улицы своей Москвы, и вся старательно запрятанная ностальгия охватила его в полную силу. Его непреодолимо тянуло домой, а еще больше – в тринадцатый век, к княжне Елене. Он догадывался, что это остаточный эффект воздействия Ловушки, но какая разница?

Об этом они и говорили сейчас с Воронцовым. Рано или поздно каждый человек должен раскрыть душу перед кем-то, кто способен понять. Если и не помочь, так необидно посочувствовать.

Что Дмитрий как раз умел. Сколько у него в подчинении перебывало матросов, и военных призывных, и гражданских, по первому разу ушедших в полугодовое плаванье на балкере. Странно, но не к замполиту, которому и делать-то больше нечего было, как врачевать души, шли эти ребята, а к старпому, суровому, резкому в требовании службы и как-то непонятно насмешливому. Что с матросом, что с начальником пароходства.

Только каждый, кроме высокого начальства (которое тоже понимало свойства характера Воронцова, но по-своему), знал, что капитан-лейтенант (потом – старпом с тремя нашивками на погонах торгового флота) инстинктивно чувствовал, что этот мужик – свой. Заслужишь – заставит неделю наждаком чистить якорную цепь, от звена к звену, не гнушаясь тем, чтобы каждую вахту проверить ход процесса. Но никогда не сдаст провинившегося на другой уровень дисциплинарной ответственности.

Пожалуешься от всей души, что председатель колхоза не дает матери матроса положенные льготы, хоть бы и полтонны комбикорма для курочек, не погнушается, напишет письмо секретарю райкома, а не поможет – так и обкома. Обычно – результат бывал положительный. Но сколько матерных выражений от начальника политотдела эскадры выслушивал сам Воронцов за превышение полномочий, мало кто знал.

С этими же чертами характера и личными способностями Дмитрий однажды был приглашен в «Братство», заняв там подходящую только для него нишу.

– Ты, Игорь, существо нежное. Избалованное, – с всегдашней иронией, которую никогда не угадаешь, как правильно понимать, говорил Дмитрий, подливая Ростокину крутой кипяток в стакан с чаем.

Ветер за стеклами ходовой рубки явственно свирепел. Они проходили сейчас самое неприятное место, где сталкиваются ветры и течения из Атлантики, Индийского океана и с ледяного щита Антарктиды. «Валгалле» все равно, она через любой ураган и тайфун прорвется, но грохот волн, начавших захлестывать даже высокий полубак, слегка нервировал журналиста, который пусть и имел почетное звание корветтен-капитана, но все же космического, а не морского флота. Он хорошо помнил, как едва уцелел на яхте, проскочив совсем рядом со страшным тайфуном в Индийском океане.