Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло

Басманов без всякого удовольствия сообщил о своем решении генералу Девету. Именно ему, поскольку их связывало «войсковое братство» и «совместно пролитая кровь». С президентом Крюгером и остальными бурскими полководцами он теперь предпочитал не встречаться.

Сцена прощания вышла не очень приятной. В том смысле, что Михаилу было неприятно смотреть на недавно еще бравого и уверенного в себе, а сейчас теряющего лицо генерала, на которого совсем недавно наш полковник возлагал очень далеко идущие надежды.

Как ни дипломатничай, а если из двух сидящих лицом к лицу офицеров один… ну, не трус, а просто — не сумевший себя проявить, а второй — безусловный герой, какой может получиться разговор?

— Вы нас бросаете, Михаил! Вы переходите на сторону врага! Уж этого мы от друзей никогда не ожидали! Что угодно, только не это!

Девет кружил по небольшой комнате с земляным полом, где они встретились один на один. Сквозь косоватое окно в глинобитной стене неяркий предвечерний свет падал на деревянный стол и два трехногих табурета. Никакой другой мебели здесь не было.

— Христиан, друг мой, — Басманов старался говорить предельно мягко, сдерживая свой пресловутый «командирский голос» и желание выдать коллеге что положено попросту, известными словами. — Вы мне сейчас напоминаете одну женщину, с которой нас связывали достаточно нежные чувства. Потом она вышла замуж за другого, но при встрече во всем обвинила меня, заявив, что я был «недостаточно настойчив». С вами — та же история. Я опять виноват. Мы, русские, опять и снова виноваты! Перед всеми и за все! Как повелось! У вас, Христиан, хватит совести сказать мне в лицо, что мои солдаты плохо воевали? Что без их помощи вы выиграли бы несколько решающих сражений? Что я не говорил и вам, и Кронье, и Деларею, как следует воевать? Не будь вы столь трусливо ограниченны, мы бы сейчас пили шампанское во дворце губернатора Капской колонии и любовались океанским прибоем. Я не прав? Не мои ли бойцы, бескорыстно пришедшие вам на помощь, покоятся сейчас в могилах без памятников?

— Зачем вы так говорите, Михаил? — с надрывом ответил Девет. — Я, мы все ценим вашу помощь. Никогда не забудем погибших за нашу свободу солдат. Лично я не забуду спасших меня офицеров. Но почему же вы не хотите признать, что мы — такие, как есть? Для того, чтобы сделать из буров, хороших, но мирных людей, таких бойцов, как ваши, потребуется не одно десятилетие совсем другого образа жизни.

— Мирных? — зло рассмеялся Басманов. — Они не мирные! Если есть возможность убивать безнаказанно, они очень даже воинственные. Отчего же? Стрелять на полкилометра в беззащитных англичан и тут же сбежать, когда их пули засвистели над головой. Герои, мать вашу голландскую! И грабить умеете, как мало кто! Именно это я и признал, затевая крайне не радующий меня разговор. Вы все знаете куда лучше меня! Вы ничего не имели против, когда тысячи ваших «храбрых буров» отступали совершенно сознательно, убежденные, что сотня «этих не верующих в истинного Бога» еретиков (сам слышал слова вашего пастора, спасибо, что просто «еретики», а не «гои») прикроет их позорное бегство своими телами. Отступали, даже не предупредив тех, кто вынужден был стоять насмерть не за свои, за ваши интересы. Вы, генерал, хоть раз попытались сказать перед строем: «Солдаты! Не падет ли позор (или — проклятье Господа, как у вас принято божиться) на головы тех, кто отступит раньше, чем люди, которые приехали с другого конца света нам на помощь?!»

— Михаил, вы разрываете своими словами мое сердце! — Очень может быть, что генерал говорил искренне. Регулярное чтение Ветхого Завета вполне способно вызвать подобный эмоциональный настрой. Там вообще много ярких слов и выражений.

— Надеюсь — не окончательно. Подлечите свою сердечную мышцу. — Басманов долго ждал подходящего момента, чтобы откупорить фляжку. Правда, надеялся, что чокнутся прощальными чарками они по-мужски, без дешевого надрыва. — Раньше думать надо было, — сказал полковник. — Последний шанс был в Блюмфонтейне. Ваш президент и вы сошлись во мнении, что наша помощь и наши советы вам не нужны…

— Нет, я повторяю, вы безжалостны, Михаил! Зачем превращать легкие недоразумения в непреодолимые противоречия? Между друзьями! Ну что такого? Пусть мы, в силу характера, отказались от ваших советов, но от вашей помощи мы отказываться не хотим… Не можем…

Басманов залпом выпил чарку, со стуком поставил на стол.

— Я хочу, Христиан, чтобы мы расстались друзьями. Но то, что вы сказали сейчас… Мерзость! Это в тюрьмах есть такая поговорка…

Он как сумел перевел с русского на голландский: «Сначала съедим твое, а потом каждый свое».

Помолчал, с трудом продолжил: