Скоро тридцать

— Вовсе нет. Это все было несложно придумать. Я просто попытался представить себе кого-то, не похожего на меня.

Подошел поезд, и мы успели вскочить в него раньше всех и занять два единственных свободных места рядом. Пока мы располагались, вагон наполнился до такой степени, что над каждым сидящим пассажиром висел свой собственный стоящий, покачиваясь в такт движению поезда. Элен достала роман, который читала, и я подумал, что, наверное, наш разговор закончен, но через несколько секунд она оторвалась от книги и опустила глаза.

— Мэтт? — вопросительная интонация в ее голосе показывала, что это из-за меня она не могла читать. — Если ты знал, что между нами что-то было не так, то почему ты сам не завел про это разговор?

— Гм, — пробормотал я в замешательстве. — Хороший вопрос.

На самом деле я просто тянул время, потому что ответ был прост: мне скоро тридцать. И я думал, что отпраздную этот день рождения вместе с Элен. Все у меня было заранее спланировано, и я не придавал слишком большого значения тому, что у нас с ней не все было гладко. Я просто хотел, чтобы все шло по плану и чтобы мне не пришлось быть одному. И поэтому я видел надежду там, где ее не было. Я пытался спасти то, что спасти уже было нельзя.

— Пчелы, — сказал я в конце концов, заметив, что женщина средних лет, сидящая рядом со мной уже не читает страницу комментариев «Нью-Йорк пост», а напряглась всем телом, чтобы слушать наш разговор. — Точнее, шмели.

— Шмели?

— Да, такие толстые и пушистые. — Я вздохнул, повернулся к женщине с газетой и пристально смотрел на нее некоторое время, пока она не поняла, что я хочу этим сказать. — В детстве я все время расстраивался, когда находил в саду умирающего шмеля. Логика в моем пятилетнем мозгу была примерно такой: это неправильно, что кто-то такой красивый и пушистый, который дает мед и приносит пользу саду, умирает. И когда бы я ни находил умирающего шмеля, я пытался ему помочь. Я клал его на край тарелки с сахарным сиропом и говорил ему «пей», думая, что это ему поможет.

— И это помогало?

— Нет. Они всегда… — Я остановился на середине фразы. Женщина с газетой снова подслушивала. Я снова посмотрел на нее, и на этот раз она заслонилась газетой.

— Я пытаюсь сказать, — продолжал я, — что наши отношения чем-то напоминали умирающего шмеля. И я, наверное, надеялся, что все образуется. Но, когда ты сама завела про это разговор, я понял, что все кончено. Но, даже когда случается что-то, что не могло не случиться, это всегда шок.

Я посмотрел на Элен. У нее в глазах блестели слезы.

— Что случилось? — спросил я.

— Шмели, — тихо сказала она, — это самая дурацкая аналогия, которую я когда-нибудь слышала.

6

Я понял, что готов к переезду, только через три месяца после того, как мы с Элен решили расстаться. Перед самым Рождеством я еще раз встретился со своим боссом. Я уже собирался сказать ему, что хочу вернуться в лондонский офис, как он сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться. Наша компания планировала открыть новый офис в Австралии, в Сиднее, и меня хотели сделать в нем консультантом по разработке программ, чтобы я руководил формированием команды. Начальный контракт предполагался на срок от шести месяцев до года, и зарплата была в два раза больше, чем в Нью-Йорке. Я всегда мечтал, чтобы в тридцать лет у меня была такая работа и такая зарплата.

Великолепно. Ну, почти великолепно. Единственной проблемой было то, что до начала проекта оставалось еще два месяца, а мое участие в нем начиналось еще на месяц позже. Короче, меня ждала трехмесячная пауза. Мне предложили остаться на это время в Нью-Йорке, но я сказал, что это исключено, и вызвался какое-то время поработать в лондонском офисе. Но если бы мне стали искать там работу всего на три месяца, это создало бы больше проблем, чем решило. В конце концов, под занавес нашего трехчасового разговора я предложил выход: я ухожу на эти три месяца в неоплачиваемый отпуск. И мое начальство согласилось.

После восьми лет работы мне хотелось отдохнуть. В отличие от большинства своих приятелей по университету, я не отдыхал год перед дипломом или после диплома и, начав работать после университета, тоже редко бывал в отпуске. На моем счету в банке хватило бы денег не только на три месяца, но на целых полгода, и поэтому ничто не могло помешать моим планам.

— Чем ты займешься? — спросил босс, словно читая мои мысли. — Будешь валяться на пляже? Путешествовать?

— Нет, — ответил я так убежденно, что меня это самого поразило. — Я поеду домой. Домой, в Бирмингем — повидать родителей, старых друзей и отпраздновать тридцатилетие.

Конечно же, существовало достаточно причин, по которым эта прекрасная идея на самом деле была довольно неудачной, и все они были связаны с моими родителями. Три первые причины выглядели так:

1. Знание того, что, вне всякого сомнения, родители доведут меня до сумасшествия, если я проведу больше суток под одной крышей с ними.