Скорость освобождения: киберкультура на рубеже веков

Пусть мы и рождаемся, как с содроганием отмечал Блаженный Августин, «между калом и мочой», но мы проведём вечность как бестелесные демиурги в киберпространстве или как межзвёздные скитальцы, описанные культурологом О. Б. Хардисоном.^{802} В своей книге «Исчезая через стеклянную крышу: Культура и технология в двадцатом веке» Хардисон приходит к выводу, что «идея человеческой природы меняется настолько быстро, что … совершенно правомерно и без особого преувеличения можно сказать, что она исчезает».^{803} Отталкиваясь от фантазий Моравека он воображает как сознания людей «загружаются» в космические зонды, оснащённые солнечными парусами. Влекомые солнечным ветром, отскакивающим от их посеребренных оболочек, эти исследователи иных миров лениво плывут меж галактик. В конце концов они удаляются за пределы наших звёздных карт в бесконечную даль, величаво как боги. Это, по всей видимости, «момент, когда дух окончательно отсоединяется от устаревшего двигателя. Возможно этот момент олицетворяет вековую мечту мистиков о преодолении темницы плоти и приобщения к свету, настолько яркому, что он сравним с тьмой.»^{804}

Тем не менее, даже самые возвышенные образы постгуманизма омрачены тенью сомнений. Мечта о программном обеспечении без материальных носителей, о «софте» без «харда», о сознании без тела разбивается о наше полное непонимание природы сознания и того, каким образом оно связано с телом. В романе «Кремниевый человек», в котором Чарльз Платт мастерски описал заговор государственных учёных, осуществивших мечту о «загрузке», оцифрованное человеческое сознание, обитающее в компьютерной памяти рассказывает историю об одном киберсуществе, которому не повезло и отсканированный разум которого так и не пробудился. «Мы по-прежнему работаем над ним»,— объясняет «инфоморф», женщина по имени Розалинда Френч. «Снятие слоёв и сканирование прошли нормально; его разум нетронут. Он просто… просто не оживает. Дело в том, что мы до сих пор не понимаем что такое сознание.»^{805}

И действительно, это до сих пор загадка. Нейробиолог Уильям Х. Кальвин, осуждающий «зловредную метафору и неистовствующий редукционизм» представления о мозге как о компьютере, полагает, что мозг это «наиболее изящно организованные сгусток материи во вселенной».^{806} «Мозг всегда недооценивали»,— утверждает он, обращая внимание на то, что избитые сведения, согласно которым мозг содержит десять миллиардов нейронов, это всего лишь приблизительные оценки коры одного полушария, и что кора это только «глазурь на пироге»; Кальвин даже не рискует назвать приблизительное число нейронов во всём мозге.^{807}

Физик Эрик Харт придерживается мнения, что нейробиология и сознание невообразимо сложным образом связаны между собой и что концепция «загрузки» теоретически невозможна. В своей книге «Петля творчества: Как мозг создаёт сознание» он утверждает: «Информация, которую мы пытаемся перенести, уникальна для мозга, в котором она хранится. Её нельзя просто так извлечь из одного мозга и загрузить в другой. Для обработки всего, что накопилось за всю жизнь, нам бы потребовалась система — отличающаяся от обычного компьютера — соизмеримая по сложности и объёму с хранимой информацией, то есть потребовался бы эквивалент мозга, который не только генетически идентичен оригиналу, но и который содержит мириады случайных изменений происшедших между зачатием и зрелым возрастом. Объём информации для описания и создания такой системы измеряется астрономическими числами. Сомнительно даже то, что возможно выделить небольшую часть информации из живого мозга и при этом не разрушить его.»^{808}

Конечно, такой сторонник «загрузки» как Дэвид Росс, признающий аргумент Харта о том, что мозг это не обычный компьютер, возразил бы, что даже машина Ньюмена, как называются подобные компьютеры, могла бы поддерживать человеческое сознание, если только эмуляция «дойдёт до определённой детализации (возможно, до отдельных нейронов), так чтобы она эмулировала системы, расположенные ниже основного уровня мозга» — то есть, транзисторы и переключатели, благодаря которым, как предполагается, и возникает сознание.^{809} Но доктор Ричард Рестак, невролог и непреклонный «биошовинист» пытается всячески пресечь подобные предположения, заявляя что нейротрансмиттеры и регуляторные гормоны не свойственны исключительно мозгу и что они распределены по всему телу, присутствуя в кишечнике, лёгких и даже в половых органах. «Такая вездесущность,— замечает он,— породила вопрос, который неотступно преследует неврологов по всему миру: а вдруг наше определение мозга чересчур узко? Вдруг регуляторные процессы, которые мы локализуем в голове, на самом деле представлены более широко?»^{810}