Скорость тьмы [Истребитель]

Он несколько раз пытался дозвониться до Ратникова, чтобы узнать о результатах переговоров, которые должны были состояться с индийским заказчиком. Но телефон Ратникова был заблокирован, а секретарша на заводе не знала о его местонахождении. Он поговорил со своим заместителем Блюменфельдом, попросив вместо себя провести оперативку и обсудить с конструкторами очередность программ, которыми загружался суперкомпьютер. Блюменфельд сообщил, что очередные испытания двигателя, связанные с «забросом птиц», прошли успешно. Лопатки, перемалывая мертвые тушки чаек, получили слабые повреждения, но не разрушились и не привели к крушению двигателя.

Он чувствовал себя утомленным, слышал, как растекаются в крови целительные капли. Полудремал, прикрыв веки. И его тревожила, не отпускала мысль о двигателе, в котором ему мерещились возможные преобразования, снижавшие расход топлива, уменьшавшие вес, улучшавшие все показатели. Преобразования касались турбины, которая получала дополнительное охлаждение благодаря новой схеме пронизывающих лопатку воздушных каналов, новым жароупорным сплавам и нанопокрытиям, выдерживающим запредельную температуру газовой плазмы. Эти преобразования не имели явного образа, витали в подсознании, наполняли его дремоту непрерывным беспокойством.

Казалось, в недрах двигателя таится маленькая алая бусинка, затерянная среди турбин и компрессоров, систем зажигания и форсунок. Эту бусинку хотелось извлечь, рассмотреть, чтобы она, подобно бутону, распустила свои лепестки, обнаружила скрытое в ней содержание. Люлькин в полусне блуждал в лабиринтах двигателя, в поисках бусинки, но та, едва мелькнув, ускользала и пряталась среди бесчисленных узлов и деталей.

Он проник в тело двигателя, проталкивая свое большое грузное тело сквозь вихрь лопаток, преодолевая секущее вращение стали. Сталь не причинила вреда его плоти, словно плоть была прозрачна. Алая бусинка скользнула среди лопастей и пропала в сверкающих каскадах компрессора. Люлькин устремился за ней, пролетая сквозь свистящие и острые, как бритвы, лопатки. Они без вреда пропустили сквозь себя его невесомое тело. Алая бусинка брызнула, как кровинка, и он едва ее ни поймал, но она пролетела сквозь пальцы и скрылась в камере сгорания, где бушевала буря огня, и сталь оболочек была малиновая, как варенье.

Он ступил в огонь, оделся его прозрачным свечением, но не испытал ожог, а почувствовал, что его душа сродни этому бесцветному пламени, в котором исчезают несовершенные формы и остается один бестелесный дух. Бусинка мелькнула у глаз, вылетела из камеры сгорания и исчезла в турбине. О лопатки турбины разбивалась беспощадная струя раскаленного газа. Лопатки источали бело-голубое свечение. В двигателе, среди его оболочек и стенок, вращалось кипящее солнце. Он вдруг увидел бусину у самых глаз. Она прозрачно переливалась. В ее глубине таилась алая бесконечность, неисчерпаемая бездна. Он хотел ее поймать, но она ускользнула, маня за собой. Он нырнул в пламенный круг, как ныряльщик, сложив руки, ныряет в огненную полынью. Проникал сквозь сталь, сквозь грохот адского пламени, чувствуя, как его секут и пронзают отточенные кромки. Оставлял на этих кромках свою утомленное тело, свои огорчения, свои страшные опасенья за судьбы страны, всю долгую жизнь, посвященную познанию и преодолению, исполненную побед и крушений. Его манила за собой неуловимая бусина, в которой заключалась тайна, постигнув которую он обретет всеведение. Бусина, словно космическая частица, промчалась у виска, сливаясь с ревущим факелом, излетающим из выходного сопла. Люлькин вздохнул и кинулся в шумящий клин света, подхваченный могучей силой, которая выбросила его из ревущего двигателя и кинула в прохладное небо.

Планируя, он опустился на белую землю, покрытую свежим снегом. Своей детской рукой он раскапывал снег, в котором скрылась красная бусинка. Рукам было холодно, он вычерпывал снег, добираясь да земли, и в ямке, свободной от снега, у него под рукой вдруг закраснела ветка брусники. Восхищенный, он смотрел на алую веточку, испытывая несказанное счастье.

Люлькин был мертв. Из капельницы продолжали падать прозрачные капли. На мониторах пропали синусоиды и всплески, остались тонкие недвижные линии.

Под утро, просыпаясь среди мутного света, Ратников включил мобильный телефон. И сразу же, громогласно раздался звонок. Звонил зам по безопасности Морковников.

— Юрий Данилович, Люлькин умер.

— Когда?

— Сегодня ночью.

— Еду.

Было странно смотреть на окно, за которым полоскал дождь, и где-то в дожде, уже неживое, носатое, с крупными губами и огромным лбом, присутствовало лицо Люлькина.

Часть вторая

Глава восемнадцатая