Скорпион

...Куцый отечественный внедорожник гарцевал на рытвинах таежной дороги, если судить по его сигнальным огням, пляшущим в сумерках. Я и Полуянов, находящиеся в "Волге", следовали на определенном расстоянии, продолжая слегка недоумевать: куда это секьюрити наш торопится? То ли решил залечь в зимовку и оттуда держать оборону, то ли выехал охотиться на ночного и посему вялого медведя? Наконец Полуянов догадался:

- Там на Студенце деревенька дворов на тридцать-сорок. Баньки там, мечтательно прикрыл глаза.

- Будет всем нам банька, - предположил я.

- Ты о чем, Алекс?

- Что-то Наумыч не нравится, - ответил и уточнил: - И очень не нравится.

Деревенька угадывалась в сумерках - была деревянной, потрепанная временем, исконно русская, из труб небольших срубов на огородиках клубился меловой пар.

Эх, русская баня - чудо из чудес. Что может быть прекраснее и целебнее в жизни для тела и духа? Отхлещет себя русский человек березовым веничком или еловыми лапами, полежит на горячей полке до елейной одури и почувствует, как жить хорошо и вроде не страшно. А после неплохо посидеть на свежих чурбачках и выпить квасок с хренком до ломоты в зубах.

Вот такая мечта посетила меня, когда я и Полуянов брели по траве к деревянному дому, у забора которого притормозила "Нива". В слабо желтеющих окнах мелькали невротические тени. Что-то происходит? Мы привели оружие к бою: а вдруг там Нестеровой-старший засел с ядерным ранцем и готов к самоуничтожению? Жестом руки я показал старшему лейтенанту, чтобы он контролировал дверь, а сам медленно направился на хозяйственный дворик, чтобы проверить нет ли в доме "черного" хода.

Будучи урбанистом, не учел одного - дворовой живности. На мое появление загалдела птица, а из будки бухнул пес. Этого было достаточно, чтобы ситуация вышла из-под контроля. Я услышал выстрел со стороны парадного крыльца. Проклятье! Что там такое?..

Под дежурной лампочкой на веранде покачивался человек, левую руку прижимал к животу, а в правой держал... ранец. Детское недоумение и боль искажали его лицо. Я узнал Карпова. Он сделал шаг и, обмякая, рухнул ниц на ступеньки.

Я выматерился на Полуянова и присел к похрипывающему телу, пытаясь не замечать хозяйственного шума, взвеянного выстрелом.

- Да он сам, - переживал старший лейтенант, - скакнул, как черт из табакерки!

- Замяли, лучше помоги, - проговорил я, вытаскивая из-под тучноватого секьюрити подозрительный предмет. - Что это такое?

- Ранец, - ответил Полуянов, - школьный. - И открыл его. - Ничего себе, елочки-сосеночки зеленые!

Ранец был забит долларовыми пачками, будто шишками. Я приподнял голову Карпова, из хрипящей рваной раны рта выползал сгусток черной крови. Сверху раздался бабий вой, я поморщился - нам бы только коновалами работать.

- Эй, Наум Наумович? - сказал я. - Где Нестеровой?

Он меня не слышал, дыша прерывисто, точно пытаясь придержать в тучном теле жизнь. Потом с недоумением приоткрыл слезливые глаза, всхлипнул по-детски...

Сожаления не испытывал, раздражение - да. Все случилось из-за собственного ротозейства и глупости. Возможно, мы были близки к решению задачи... Я поднялся на ноги. Хозяйка без возраста заголосила:

- Ой, на кого ты меня бросил, касатик мо-о-ой!..

Медвежий угол оживился до крайности: к месту трагедии начали сходиться старушки в светленьких богомольных платочках, а вслед за ними приплелись старички в красноармейских галифе и длиннополых рубахах. Все они походили на мертвецов:

"Я - живой, одинокий, недужный... Или, может, я умер уже? Никому в этом мире не нужный. Даже собственной глупой душе."*

* Стихотворение Александра Трофимова.

Я бы их пожалел, да ничего им эта жалость не дала бы. С помощью двух ещё крепеньких стариков труп был занесен в дом. Хозяйку дома успокоили соседки стаканом первача, и мы смогли с ней поговорить. Прозывалась она Трюмкиной Анной Семеновной, сорока пяти лет, дом достался от покойного муженька, с Карповым Наум Наумовичем знакомство завела по симпатии, работала в буфете, чем он занимался ей неведомо, наезжал раз в недельку, отдохнуть душой и телом, да в баньке попариться; мужик-то был добрый и не жадный был, был-был, ох-ох, касатик ты ж мой...

- Всегда один наезжал?

- Один-один.

- Вы уверены? - и показываю фотографию господина Нестерового.

- Знакомый, - рассматривает фото. - Я его видела, а вот где видела?

- Надо вспомнить, Анна Семеновна.

- Вроде он, только тут он какой-то староватый, что ли, - рассуждает. В буфете и видела, - говорит. - И одного, и с Наумом захаживали. Коньячку вовнутря и начинай говорить про этих, про картавеньких.

"Староватый", это меня задевает, но не настолько, чтобы обратить на это внимание. Задаю вопросы о школьном ранце? Откуда он и почему хранился в доме? И что сказал Карпов, когда приехал за ним?

По словам хозяйки, Наум за последние две недели взвинченным штопориком ходил, неприятности, говорил, на работе; а ранец привез, дай Бог память, как дня три назад. Не удивилась - у Карпова в дому свое местечко, там книжки, газеты, патроны для ружья.

- Где это местечко?

- Там, - указывает на лестницу. - На втором этаже.