Скорпион

- Алекс! - пытался объясниться со мной Академик после очередной такой нештатной ночи. Он почему-то считал, что я его пойму, и был предельно откровенен. - Саша! - Академик шкрябал лиловую лысину и морщился от коликов животе. - Пойми, для нас, людей умственного развития...м-да!.. необходимо расссосредоточиться... Женщины, что та лакмусовая бумажка. Скажи мне, как относишься к ним, и я скажу... Ик, черт! А пить меньше надо - определенно!

- Очень уж их много, - считал вправе заметить.

- Э-э-э, брат! Тут хитрая политика: чем больше этих вурдалаков, тем больше шансов какую-нибудь затащить в койку.

- По-моему, каждая готова.

- Каждая?.. У меня... Вот какая беда! Все-таки, дружок, семьдесят это семьдесят.

И Академик горько вздыхал: он был бессилен перед единственным своим врагом - временем.

Правда, был один человечек, перед которым он трепетал и был немощен и бессловесен.

У Академика была внучка Ася. Внучку дед боялся: она на дух не переносила его фантастических дачных приключений. Асины родители были далеко - за морями-океанами. И дед полностью отвечал за воспитание молодого поколения.

Когда она приезжала отдыхать, Академик менялся на глазах, превращаясь в тихого затюканного пенсионера.

- Деда, посмотри на себя, - требовала Ася. - Ты распадаешься на глазах! Разве можно так жить?!

- Нельзя, Асенька, нельзя, - каялся Академик.

- В твоем-то возрасте, - внучка выуживала из-под стола закатившуюся бутылку. - Алкаш!

- Ася! - храбрился дед. - Нельзя же так, при людях.

Внучка была хлипкого здоровья: плоская грудь, невзрачное личико, сбитое дыхальце. Про таких, как она, говорят: на них природа отдыхает. И вот Асенька взглянула на меня, пожала костлявыми плечиками:

- При людях?

И я подумал... впрочем, разве это важно, что я подумал, когда услышал мелкотравчатую зверюшку по имени Ася. Я не удивился тому, что услышал.

Ася испытывала слабость к лошадям. Академик по себестоимости приобрел двух лошадок - и внучка летом гарцевала по местным колдовским окрестностям. Однажды после бессонной ночи я отмокал в речушке, когда из кустов выехала Ася. Она меня видела, но тем не менее, прыгнув с конского крупа, бросила с себя все одежды и голышом прошествовала в воду. Я понимаю, что на того, кого считаешь лакеем, можно не обращать внимания.

Эту девочку можно понять и простить. Она искренне убеждена, что жизнь, которую ведет её дед, вредна и опасна; она только не может понять, что именно в такой жизни он проживет и долго, и счастливо.

Я подумал: а какой жизнью живешь ты, европеизированная милая девчушка? Ты родилась в золотой колыбельке. Ты безбедно провела детство в академической оболочке. Знаешь ли ты, дюймовочка, жизнь, мелькающую за ветровым стеклом твоей малолитражки? Прости, я не верю, что у тебя, нигилисточка, нет другой жизни.

Конечно, глупо было обижаться на того, кто считает тебя лакеем. Лакей должен выслушать все, хочет он этого или нет. И никто не будет интересоваться: желает ли он это слушать или нет?

Но мне стала интересна эта маленькая мушка со своим мировоззрением. Мне захотелось застукать её настоящую, такая у меня появилась прихоть, такая вот блажь. Такой вот у меня недостаток. Вот только недостаток чего? Ума, любви, денег, женщин или чувства долга?

Думаю, чувство долга у меня в крови - я рожден, чтобы выполнить свой служебный долг.

По доверительной просьбе Нача я установил наблюдение за квартирой, которую частенько стала посещать любительница веселой и зажигательной жизни по прозвищу Мадам. Это было наружное наблюдение: за определенный час я должен был зафиксировать всех, кто... Малоприятное занятие, что там говорить.

Не думаю, что кому-то понравится, когда он узнает - за ним установлена наружка. Например, я не люблю, когда за мной следят. Я начинаю нервничать из меня не получился бы актер; я волнуюсь в кадре чужого внимания, меня злит и бесит, что кто-то смеет вести наблюдение за мной, помимо меня самого.

Однажды я обнаружил - меня ведут, как кавалер барышню. Тот, который следил, двигался за мной, точно тень. Наверное, это была моя тень?

Нет, поначалу я почувствовал взгляд. В многомиллионной городской толпе я вырвал этот чужой дежурный взгляд. Я почувствовал ожог на шкуре от этого профилактического взгляда. Подумал, что это я сам на себя смотрю со стороны. И решил проверить свое предположение: влез в душную булочную, купил бисквитные пирожные и принялся их жрать, я никогда подобного себе не позволял, и тем не менее хотел понять, где моя тень, а где тень человека, остановившегося у рекламного стенда.

Он остановился у стенда, где клочьями обвисали бумажные лохмотья. Он внимательно вчитывался в обрывки бумаги и его тень наползала на тугое стекло булочной. Он тоже, вероятно, хотел кремового бисквита, и я его хорошо понимал.

Я купил пирожные: мне их аккуратно сложили в коробку и даже перевязали эту коробку атласным розовым бантом; я никогда не подозревал, что в булочной могут так бескорыстно обслуживать посетителей.