Скорпионы в собственном соку

Мы свернули с улицы Сан-Франсиско на одну из перпендикулярных, ведущих к устью реки, по ней мы и стали спускаться до тех пор, пока не добрались до «любопытного» бара, расположенного на середине склона. Увидев сальную табличку на черной закрытой дверце, которой не хватало только топора, торчащего из досок, я понял, что он имел в виду, говоря об аде.

АДСКАЯ КУХНЯ

Так называлось это логово. Асти позвонил в беззвучный звонок, висевший рядом с дверью. Нам не сразу открыли.

– Пойдем отсюда. Тут закрыто… – сказал я с надеждой.

– Он никогда не закрывается. – Он снова позвонил в звонок.

– Они не позволят нам войти с собакой… – Я с благодарностью посмотрел на Мило.

– Не беспокойтесь, сюда пускают все, что движется.

Дверь открылась на ширину ладони, и в щель высунулось рыло Лона Чейни в роли Квазимодо.

– Давай, засранец, что у тебя есть! Мы хотим пить… – В Антончу снова ожил людоед; благодушие длилось у него меньше, чем у рыбы-шара из Японского моря: она представляет собой вкуснейший деликатес сразу после того, как ее поймали, а через три часа после того, как ее вынут из воды, становится смертельно ядовитой.

Вслед за Квазимодо мы спустились по крутым ступеням, похожим на ступени лондонского Тауэра, ведшим в подвал, где и располагалась «Адская кухня».

Это оказался бар со столь потертой мебелью, чей цвет был столь съеден временем и слоями пыли, лежавшими один над другим, что получалось некое черно-белое пространство, и эффект этот еще больше усиливался благодаря немногочисленным и висевшим далеко друг от друга лампочкам в двадцать пять ватт.

Клиентура состояла из полудюжины посетительниц, одетых в платье, напоминавшее костюмы моряков в увольнении, – просторное и в темных тонах, гармонировавшее с цветовой гаммой заведения.

Все они были одинаково уродливы, даже более чем уроженцы Ондарроа. Хотя плотской любовью можно заниматься и с бедняками, как заявил Конфуций или кто-то из его последователей, проявить ласку к этой шайке было бы титаническим предприятием.

Наивный я.

* * *

Там не было никакой вентиляции. Запах плесени и миллионов разлагающихся микроорганизмов переплетался с плотными и прочными струями табачного дыма, совершенно неподвижными из-за отсутствия воздуха.

Болотной твари это показалось бы домашним очагом.

Музыкальным сопровождением была старая песня Мари Трини, черт бы ее побрал.

– Глаза твои проклятые, кусок козла! Как давно ты ко мне не заглядывал!

Это «ласковое» приветствие произнесла в адрес Асти голосом главы профсоюза дальнобойщиков женщина за барной стойкой, толстуха, которой явно была уготована роль королевы ночи, чудо природы ростом метр восемьдесят с лишним и весившая не менее чем сто двадцать килограммов, одетая в черную рубашку с глубоким вырезом, которая могла бы послужить шатром для цирка «Прайс», при этом воздухом у нее дышала, так сказать, значительная часть пары грудей размером с Эверест и К2, а руки у нее были, как у Геракла, с татуировками, по одной на каждой: «Не забуду мать родную» и герб второго иностранного легиона Гусман де Альфараче.

Я подумал, что здесь, должно быть, в качестве «Книги жалоб и предложений» выступает механическая пила из «Резни в Техасе».

Асти и бывший легионер запрыгнули на стойку, каждый со своей стороны, чтобы слиться в объятии, похожем на встречу двух океанов – Атлантического и Тихого – на мысе Горн; затем они с Асти залепили друг другу поцелуй по всем правилам, который заставил меня покраснеть.

Когда обмен слюнями закончился и башки их разделились, Асти снял пальто с той же ловкостью, как и в день нашего знакомства, когда он хотел накостылять мне, и без дальнейших церемоний стал заниматься армрестлингом с хозяйкой на барной стойке, – их битва привлекла к себе внимание уважаемой публики и породила некое пари сексуального характера, которое я не осмеливаюсь тут воспроизвести.

Через четыре или пять минут ожесточенного соревнования, в ходе которого бицепсы и трицепсы чуть было не взорвались, вены на лбу вздулись, словно при апоплексическом ударе, и каждый из них несколько раз готов был вот-вот сломить противника… Асти проиграл. Ручища бывшего легионера словно бы в замедленной съемке пригибала лапу своего визави до тех пор, пока та не коснулась косточками пальцев дерева.

У благородной дамы победа, по-видимому, возбудила похоть. Под черным хлопком выступили соски размером с заклепки висячего моста в Португалете. Мне стыдно говорить об этом, но в этот момент она представилась мне огромной кровяной колбасой.

Однако самым любопытным в бывшем легионере было то, что ее, как бы это сказать, «странная морфология» венчалась головой с волосами, крашенными в платиновый цвет, которые, кажется, зубами оборвал противник, но с красивым лицом, – отекшим от спиртного, от ожирения и развращенности, но, несмотря ни на что, очень похожим на нежное лицо Шелли Уинтерс во времена «Винчестера-73», когда она еще была хороша.

Ужасная клака приветствовала окончание испытания криками «ура» и свистом. Хаддок и мега-Шелли Уинтерс радостно засмеялись и снова обнялись.

Отдышавшись, побежденный представил мне этого гибрида.