Скотина

Взглядом додавил родственника, — Я знаю, что делаю.

Лекарь похоже смог собраться, заблеял тем самым голосом из первого дня, — Готово, минут пятнадцать спать будет. Толкнул дядю, выводя из ступора, — Уведи матушку. Следи за артефактом своим и никого не пускай. Пантелей, вдвоем ее волоките. Дверь закройте, запустить только Степана.

Степан зашел робко, протягивая оселок и небольшой трехгранный напильник. То, что надо. Скинул штаны, оставшись в безразмерных семейниках.

— Помогай, скатерть и одежду на полу режь на полоски. Да, и свою тоже.

По очереди, резали, рвали ткань на куски. Обматывали девочке руки, ноги, привязали к стулу и спеленали как мумию. Успели вовремя. В себя Даша пришла резко, открыла глаза и полился отборный мат.

— Да ты совсем охренел, ублюдок жирный. Да ты знаешь, что с твоей сестрой будет? Как только развяжешь, я выйду во двор и на оглоблю сяду.

— Степан, уходи. Сам я дальше.

— Барин, позвольте остаться. Я понимаю…, что сейчас будет.

— Тогда Пантелея выведи, не будет с него толка. Стой у двери, что бы ни происходило, сюда никто не должен войти.

Слуга сухо кивнул, — Не подведу, барин.

— Сюда смотри, жирный кусок дерьма. Не смей меня игнорировать.

Аккуратно нащупал нужные точки под скуловой дугой, отщелкнул нижнюю челюсть из сустава. Вставил в углы рта обломки своего револьвера, не закроешь теперь рот. Взял в руки напильник и погрузился в работу. Девочка шипела, плевалась, но все конечности мы спеленали на совесть. Мычала, наконец, начала завывать и визжать. Времени мало, такие вопли обязательно кого-нибудь привлекут. Ускорился, извлекая скрежет, от которого Степан бледнел как моя поганка, но дверную ручку не выпускал.

Последние внятные слова, которые выдал похититель, обрадовали: «Да что с тобой не так, мы хотели просто поговорить».

Чего-то такого ожидал, узнал я кучера по отдельным жестам, фразам. Того самого, за которым всегда должно оставаться последнее слово.

…

Вышли мы с Дашей держась за руки. Сестра двигалась вприпрыжку, жизнерадостно, хотя одной рукой щупала лицо и лезла в рот. Говорила девочка так шепеляво, что разобрать было почти невозможно:

— Ой, мама, а мы с Борей в новую игру играли, в мумию. Знаешь такая бывает мумия в древней Чукотке, где пирамиды. Я была мумия, а Боря фарамон, вот. А потом мы другую игру придумали — в акулу. Я акула, а Боря кит. Вот, посмотри, какие у меня острые зубки. Акула такими зубами может даже зебру съесть или мартышку. А кит он еще больше акулы, но от мартышек не ест, он травку щиплет.

— Даша, это ты, моя девочка, жива? Точно ты? Боря как же.

(Мама, а я теперь как акула, зебру могу съесть или мартышку)

Подтолкнул девочку в объятья, — Все хорошо. Мам, уведи сестру, все кончилось, идите к себе.

Дядя поднял голову с рук. Перевел бессмысленный взгляд на коробку со слезами, которую я ему сунул под нос.

— Ты что сделал?

Нехотя пояснил, — Когда я читал книгу, заметил его улыбку. Когда смеется — рот прикрывает рукой. Кривая улыбка, натянутая. Сделал предположение, что у похитителя плохие зубы, и вывод — он боится зубной боли.

Про то, что заподозрил кучера с гнилыми зубами лучше молчать.

— Ты о Даше подумал?

— Кроме Даше я ни о ком не думал. Даше шесть лет, у нее все зубы молочные. То, что сделал — неприятно, но не смертельно. Пришлось напильником сточить почти все, пока он добровольно уйти не согласился. Везите к дантисту нормальному, пусть поправит, где края острые. Так губы, язык порежет. Ага, еще неделю давайте ей только мягкую пищу и не разрешайте широко открывать рот.

— А если бы…

Я перебил родственника, — Еще дядя, скажи честно, сколько в казне розовых звезд?

Петр завис, видно размышляя, можно ли выдавать важнейшие секреты.

— Дядя, могу поспорить на сегодняшний обед, что их ровно четыре.

— Четыре, ну да, откуда? Ты думаешь? Стоп, я понял!

Надо скорее уходить пока он еще что-нибудь не понял, и от кухни подальше. Запахи не просто сбивают с ног, мыслить нормально не дают. Поплелся к себе, держась за стенку. Через пару шагов догнал Степан, подхватил под руку.

— Борис Антонович.

— Все потом. Помоги дойти до комнаты.

У двери слуга бухнулся в ноги, — Ваше благородие, простите.

Я уперся двумя руками в стену, — Степан, прощаю.

— Ваше благородие. Я же думал. Плохо думал, про вас, про. Честь рода. Скотинины. Я же жизнь готов, а вы. А теперь, вы. Простите. Это было. Жизнь положу.

— Степан, встань, сказал — прощаю, но не прощаюсь.

Явление 20

Проспал снова пару часов. Во сне задыхался, душили кошмары. Проснулся от постороннего шума. Кот выбрался из коробки, подполз, перебирая передними лапами. Добрался прямо к лицу и начал вылизывать мне нос и глаза. Блин, наверное, он пить хочет. Подгреб тушку к себе и вырубился еще на час.

На ужин мгновенно съел миску тертых овощей с отрубями. Повариха принесла лично, попробовала, скривилась, но не издала не звука. Решил себя чуть побаловать, разрешил принести скибку арбуза. Только поднес мякоть ко рту, растворилась на языке вместе с коркой. Не переживай Боря, не отберу. Заслужил.