Скотина

Помощь прибыла споро, хотя сигареты кончились быстрее, ароматные и вкусные. Карета подъехала, только не к тому концу. Когда-то мост был не только пешеходным, но сейчас направить по нему экипаж можно только с большой тоски. Пришлось подниматься и перебираться на другую сторону, матеря нерадивого и всех его родственников. Правил экипажем Степан, никому не доверил.

— Борис Антонович, ох. Как же вы.

Выдавил из себя только одно слово, — Домой.

— Ваше благородие, вы ранены? Вы сражались?

— До-мой, сказал, — пополз в карету, цепляясь за ступеньки.

Эй, это не тот сарай, на котором я в прошлый раз ездил. У этого дверь узкая, ободрал бока, пока устроился прямо на полу.

— Ба, барин, там дознаватели из канцелярии Графа ожидают, всех опросили уже, только вы остались.

Домой сразу расхотелось, — Погоди, давай не домой. В квартал портных заверни, знаешь, где матушка костюмы заказывала?

Надо мысли в порядок привести и быть готовым к любым вопросам.

Привести внутренности в порядок не получилось. Уснул сразу, только телегу затрусило на первых кочках. На мысли, связанной с Остапом… Вынырнул из липкого кошмара, когда карета остановилась у знакомого крыльца. Никто мне дверку не открыл, выбрался сам, поднялся, вошел, хлопнув дверью.

— Борис Антонович, чем могу? Вы одни, госпожа Милослава не с вами?

— Один. Сам. Вот. Хочу новый костюм, но только настоящий. Стоп, не хочу костюм, хочу халат. Халат хочу, просторный, цветной, красивый.

— Нельзя сюда в таком виде.

— Тащи халаты, самые большие размеры, мерять буду. Правильные халаты неси, чтобы стройнили и придавали этой самой — мужественности, вот. И чтоб кубики пресса проявились, восемь штук.

— Борис, вы понимаете. Приходите с матушкой. У нас серьезное ателье, а не…

Прервал грубо, — Если ты, кусок дерьма, не поймешь свое место и на полусогнутых не принесешь халаты, догадайся, что будет? Не только Скотинины, любые аристократы будут обходить стороной твою вонючую лавку. Да что там аристократы — ни один человек приличный не зайдет.

Халаты поспели, целый тюк. Мерял, сначала все, потом откидывал пачками. Фасон, расцветка не важны. Ни один на пузе не сходился. Хозяин молчал, косился одним глазом и прикладывался к бутылке. Слуга молчал, подавал и кланялся. Второй утаскивал одни тюки и приволакивал другие, также молча. Я ворчал, что тут не серьезное ателье, а лавка пьяного бомжа — ни одного халата на солидного джентльмена.

Воздух зазвенел, потеплел и мир вокруг замер. Точно есть в этом ателье приспособа для разговора со мной. Пентаграмма какая-нибудь или артефакт. Не зря сюда Борю пару недель возили.

— Здравствую Борис. Ты рад слышать мой голос?

Стыдно признаться, но на этот раз я, кажется, рад. Не так рад, как старому другу, похожее чувство — когда созревший прыщ прорывается.

— Здравствую Современник, ты рад, что я еще жив?

— Боря, я наблюдаю за тобой с возрастающим интересом, но уже предупреждал — не обольщайся. То, что ты жив — не радует, это просто веселит и немного удивляет. Ты ушел от покушения, всю ночь где-то шлялся и всплыл на другом конце города. Не поделишься приключениями?

— Да нечему там делиться. Убийцы ночные шумели, спать не давали. Вот и встал прогуляться, знаете как вечерние прогулки полезны для здорового сна? И аппетит улучшается.

— Да, конечно, тебе ли на аппетит жаловаться, ты пришел сам, значит у тебя есть вопросы.

— Современник, ты знал, что меня травят зельем?

Слуга ответил осторожно, подбирая слова, — Скажем так, не знал, но допускал, что это возможно.

Не врет, зараза, но и не договаривает что-то очень важное.

— Ты ради этого вопроса сюда приперся и почтенных мастеров взбаламутил? Они ради тебя ателье закрыли. Давай нормальный вопрос, со смыслом, пока думаешь, я продолжу сказку:

Но даже в самом послушном стаде может завестись паршивая овца. Один ученик был ленивый, завистливый и жадный. Он не хотел учиться, завидовал богатству и славе мастера, успехам других учеников. Однажды мастер не выдержал, поколотил его палкой и выгнал, бросив в спину прозвище, приставшее навсегда — «Нерадивый» …

Слава Вечного ученика прогремела по всему миру. Люди восхищались изящными работами великого мастера и его подмастерьев. Радовались ценам, которые он выставлял за свои шедевры. Но на квартале плотников зрело недовольство, ибо доходы их пали, никто не хотел больше платить за грубую и некрасивую работу.