Скотный двор

Одним воскресным утром, когда животные собрались выслушать приказы, Наполеон объявил о новом курсе. Отныне Скотный двор будет вести торговлю с соседними фермами – разумеется, не ради коммерческой прибыли, а просто чтобы получить определенные материалы, без которых им никак не обойтись. Нужды мельницы, сказал он, должны ставиться превыше всего. Исходя из этого, он распорядился продать стог сена и часть текущего урожая пшеницы, а далее, если понадобится больше денег, придется сбыть яйца, на которые всегда был спрос на рынке в Уиллингдоне. Куры, как сказал Наполеон, должны радоваться такой жертве, как личному вкладу в строительство мельницы.

Снова животным стало как-то не по себе. Вести дела с людьми, заниматься торговлей, пользоваться деньгами – разве не порицалось все это резолюциями, принятыми на первой торжественной сходке после изгнания Джонса? Все животные помнили, как принимались эти резолюции; или, точнее сказать, думали, что помнили. Четверо подсвинков, которые выразили недовольство, когда Наполеон отменил сходки, несмело подали голос, но быстро притихли, услышав грозный рык собак. А затем, как обычно, овцы заблеяли: «Четыре ноги – хорошо, две – плохо!» – и минутная натянутость разгладилась. Наконец, Наполеон воздел копыто, требуя тишины, и объявил, что он уже отдал все распоряжения. Никому из животных не придется контактировать с людьми, что было бы крайне нежелательно. Он принял решение взвалить это бремя исключительно на собственные плечи. Некий мистер Клянчер, стряпчий из Уиллингдона, согласился служить посредником между Скотным двором и внешним миром. Он будет приезжать к ним по понедельникам утром за распоряжениями. Наполеон закончил речь обычным возгласом: «Да здравствует Скотный двор!», и после пения «Зверей Англии» животные разошлись.

После этого Визгун обошел ферму и навел порядок в умах животных. Он заверил их, что резолюций против торговли и денег никогда не принимали и даже не выдвигали. Все это был чистый вымысел, вероятно, восходящий к сплетням, которые распространял Снежок. Кое-кто из животных продолжал сомневаться, но Визгун хитро спросил их: «Вы уверены, что вам это не приснилось, товарищи? У вас что, есть такие документы? Это записано где-то?» И поскольку ничего такого действительно не было записано, животные признали, что заблуждаются.

Каждый понедельник мистер Клянчер, как было условлено, приходил на ферму. Это был вороватого вида человечек с бачками, стряпчий скромного пошиба, но достаточно пронырливый, чтобы понять раньше прочих: Скотному двору понадобится ходатай, и комиссионные будут недурственными. Животные провожали его взглядом с затаенным страхом и старались не попадаться ему на глаза. Тем не менее вид Наполеона, который стоял на четырех ногах и отдавал приказы двуногому Клянчеру, пробуждал в них гордость и отчасти примирял с новым положением. В их отношениях с человеческим родом наметились кое-какие изменения. Теперь, когда Скотный двор процветал, люди ненавидели его не меньше, а даже больше. Для всякого человека стало догматом веры полагать, что ферма рано или поздно разорится, а главное, что затея с мельницей провалится. Сидя в трактирах, они доказывали друг другу с помощью графиков, что мельница неизбежно рухнет, а если не рухнет, то все равно не заработает. И все же люди нехотя проникались уважением к животным за их умение вести хозяйство. На это в числе прочего указывал тот факт, что люди признали название «Скотный двор» и перестали делать вид, что это все тот же Барский двор. А кроме того, они перестали поддерживать Джонса, который оставил надежду вернуть себе ферму и уехал жить в другую часть страны. Скотный двор контактировал с внешним миром единственно через Клянчера, но ходили устойчивые слухи, что Наполеон вот-вот заключит деловое соглашение с мистером Пилкингтоном из Фоксвуда или с мистером Фредериком из Пинчфилда, но только – это понимали все – не с обоими сразу.

Примерно тогда же свиньи неожиданно перебрались в хозяйский дом и обустроили там свою резиденцию. Снова животные как будто припомнили, что в самом начале против этого была принята резолюция, и вновь Визгун сумел убедить их, что это не так. Совершенно необходимо, сказал он, чтобы свиньям, которые думают за всю ферму, предоставили тихое место для работы. Это более приличествует достоинству Вождя (с некоторых пор он стал звать Наполеона «Вождем») – жить в доме, а не в хлеву. И все же некоторые животные встревожились, когда прослышали, что свиньи не только едят на кухне и отдыхают в гостиной, но и спят на кроватях. Боец, как обычно, отмахнулся от этого и сказал: «Наполеон всегда прав!», но Кашка, вроде бы помнившая отдельное правило против кроватей, подошла к торцу амбара и попыталась разобраться в написанных на стене Семи Заповедях. У нее не получалось сложить буквы в слова, и тогда она позвала Мюриел.

– Мюриел, – сказала она, – прочти мне Четвертую Заповедь. Там разве не сказано против того, чтобы спать на кроватях?

Мюриел старательно вчиталась и, наконец, сообщила: