Скотство и чуть чуть о плохих грузинах

Вошел в купе, засунул портфель под свою полку, снял пиджак, повесил его на плечики, прилег и принялся ждать, покуда придет сосед-попутчик… Авось, этот хоть узнает, и придется тогда дежурно нести почетное бремя славы, с усталым высокомерием отвечая на подобострастные вопросы, – мол, а как там у вас на телевидении?

И вот сосед пришел.

Тушников уж было задремал, погрузившись в свои мысли о бренности бытия, но был разбужен шумом, производимым какой-то явно пьяной компанией. Дверь соседнего купе открылась с таким характерным грохотом, какой возникает тогда, когда её бедную пихают, прилагая гораздо больше усилия, чем требуется. А такое как раз бывает с пьяными пассажирами. И точно, из коридора и из соседнего купе послышались нарочито развязные смех и громкие голоса, которыми их обладатели обильно сыпали мат вперемежку с модными тусовочными словечками.

– Неужели братва гуляет? – недовольно поморщился Тушников, – хотя времена уже вроде как не те, братва уже так по наглому давно себя не ведет…

Но то была не братва, в чем Тушникову предстояло вскоре убедиться, то явление было гораздо худшего свойства. В соседнем купе, так уж Максимке не повезло, ехал до Питера известный ЭМ-ТИ-ВИШНЫЙ поп-звездец и выпускник Фабрики – Митя Красивый со своими телохранителями.

Вобщем, постигшее Тушникова разочарование, приобрело в скором времени воистину фиолетовый окрас. В нем не только не признали достойную уважения ВИП персону, но более того, в нем не признали даже персоны, достойной просто ехать вместе в одном купе не то чтобы с самим Митей Красивым, но даже с его – Мити Красивого телохранителем.

Уже потом, час спустя, с фингалом под глазом и с больно разбитыми носом и губой, когда Тушников двигался в сторону Питера, занимая полочку в купе проводника соседнего вагона, Максим располагал новыми знаниями о новой действительности своего печального статус-кво. И знание это – далось Максиму ценою не только попранного самолюбия, но и ценою красоты собственного лица, попранного кулаками телохранителей Мити Красивого.

Уже после того, как скандал был в основном улажен, и Максиму отвели отдельное купе, предназначавшееся до этого старшему начальнику поезда, после того, как побитое телевизионное лицо умыли в туалете и обработали перекисью водорода, Максиму объяснили, что нынешние звезды отечественной попсы передвигаются по железке с куда как большей помпой понтов, чем некогда передвигались по Октябрьской магистрали – члены политбюро ЦК КПСС и уж с неменьшим количеством охраны, чем черные инкассаторы бандитского общака, что в лихие девяностые возили из Питера на Маскву мешки зеленой валюты.

– Этот Митя Красивый, он у нас уже который раз ездит, и все со скандалами, – утешала побитого Тушникова красивая проводница, – Митю в среднее купе сажают, а телохранители егонные обязательно слева и справа в соседних и непременно чтобы никого в этих купе тоже кроме своих не было.

– Так пускай бы тогда все места покупали, если без соседей хотят, – обиженно бурчал Тушников, осторожно притрагиваясь пальцами к затекшему глазу, – а то входит, понимаешь, и орет, убирайся мол, тебя тут не должно быть, а ведь я не фафик какой-нибудь там…

– Да ну его, – махнула рукой проводница, – мы от него и ему подобных такого бывает натерпимся, это как молния или наводнение, а на природу обижаться нельзя, тем более они на утро чаевые хорошие оставляют…

Милиционер, прикомандированный к их поезду тоже не советовал Максиму жаловаться.

– Они в суд свидетелей приведут, что это ты первый начал, – переходя на оскорбительно- интимную форму обращения, сказал милиционер, – так что возьми вот триста баксов, что тебе за ущерб велели передать и забудь…

Максим совсем загрустил…

И сглотнув горькую слюну обиды, и пряча мятые столькники, Максим припомнил куплет из непристойной детской песенки: – за эти три копейки, вся жопа в малафейке, и фетровая шляпа вся в говне…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПИТЕР-КУЛЬТУРНЫЙ

ПЕРВАЯ ГЛАВА

***

Максим Тушников сидел в приемной Григория Золотникова.

Битый в поезде глаз все еще болел. Вот уже сорок минут, как Максим сидел в приемной мецената и в приступе почти истерической тоски за эти сорок минут он до тупой злобы возненавидел все эти дежурно разложенные на столике – глянцевые гламурные журнальчики, что должны были не сколько развлекать ожидающих аудиенции, сколько создавать общую атмосферу благополучия злотниковского офиса.

И вышколенная секретарша ненатурально демонстрируя ложную доброжелательность уже дважды предлагала Максиму чаю или кофе. А ведь бывали времена, когда меценат ни на минуту не задерживал Максима в своей приемной, и стоило Тушникову только появиться и пройти мимо всегда улыбчивого охранника, как секретарша взмывала со своего места, как пружиной подброшенная и тотчас заглядывала к шефу с докладом, мол сам Тушников изволил заявиться… И Гриша Злотников сам выходил уже тогда из кабинета раскрыв объятия для традиционных бандитских поцелуев.

А теперь вот не выходит.

Значит, упали акции Тушникова, значит, не котируется он здесь теперь.