Скованные намертво

— Я тебе воблу принес.

— У меня есть.

— Отлично. Я твой бронепоезд на колеса поставил. Будем праздновать.

— Будем, — Аверин посмотрел на часы, стрелки подползали к десяти, но у Егорыча некоторое смещение дня и ночи. Днем он ремонтирует машины, вечером спит, ночью читает Толстого, Гегеля и Жириновского. А к одиннадцати ходит в гости.

— Сколько должен?

— Только за запчасти, да и то по бросовым ценам достал. Очень я тебя, Славик, люблю и уважаю. Ты мне как внук.

— Внук, — усмехнулся Аверин. — Тебе немножко за сорок.

— Неважно. У меня огромный жизненный опыт — я старше тебя на тысячу лет. Вот так-то. Ты еще молодой человек с неокрепшей психикой и неопределенной политической позицией, — усмехнулся Егорыч, и Аверин со страхом подумал, что гостя снова занесет на политику. Так и произошло.

Отхлебнув пива, Егорыч завелся.

— Представляешь, Славик, смотрю телевизор. Вижу знакомую паскудную рожу. Из третьей лаборатории — младший научный сотрудник. Я его хорошо знал. Дуб дубом, ничего не соображал. Полчаса по телевизору рассказывал, какая у нас была отсталая наука и как он, талантливый ученый, страдал при застое. Как КГБ донимало его самого и знакомых. Представляешь, теперь функционер «Демроссии», учит всех жить по совести. Пригрелся в каком-то комитете. Участвовал в конференции «КГБ — вчера, сегодня и завтра», где предлагал признать Комитет, как и СС, организацией преступной.

— Тебе-то что?

— Слав, он же стукачом был. На содержании. Он нас всех закладывал. В том числе и меня лично. Меня по его милости в Польшу не пустили на конференцию. Но почему так получается? Стукачи опять наверху. И опять нас топчут.

— Потому что они стукачи.

— Супостаты. Сели на нашу шею. Ничего, устроим кузькину мать. Скоро. Скинем их к е… матери.

— Тебе это не поможет.

— Почему?

— Ты опять в диссиденты попадешь. Ты диссидент по природе. При любой власти. И опять тебя в Польшу не пустят.

— Слав, ты не прав.

— Прав.

— Скоро покажем супостатам. Первого мая такое шествие устроим.

— Не ходил бы туда. Время видишь какое.

— Ебелдосы во все тяжкие пустились. Ничего — врежет по ним рабоче-крестьянский кулак. Зубки-то треснут.

— Егорыч, кончай ты в эти игры играть. Плохо кончится.

— Хорошо кончится… Давай, — Егорыч поднял кружку.

Выпили. Пиво оказалось неплохое.

Аверин добрался до кровати только в третьем часу. Егорыч извел его рассуждениями о судьбе России, которая якобы сейчас стоит на перепутье и якобы сейчас решается, быть русскому этносу или сгинуть в геенне огненной. Он цитировал Гумилева, а также трактат «Государство» Платона и что-то твердил об «охлократии» — власти плебса и жуликов. Аверин еле избавился от него. Заснул он моментально.

— Годится, — Ремизов расписался на плане оперативно-розыскных мероприятий и поставил «Утверждаю». — С Федосеевым обговаривал?

— Да. Все в порядке.

— Прокуратура?

— Обещали утрясти.

— Давай, работай.

Оперативное дело «Жильцы».

Каждый оперативник имеет свои ОПД. Пятнадцать трупов — уровень годится для старшего оперуполномоченного по особо важным делам ГУУР МВД России.

У подъезда городской прокуратуры Аверин встретился с начальником второго отдела МУРа. Они вместе убедили заместителя прокурора по следствию объединить дела по убийствам в одно производство. На дело назначили сильного следователя. Тот пообещал подключиться с момента реализации оперативной информации, так что возникала уверенность, что на стадии следствия преступники не соскочат и не уйдут от ответственности.

Из прокуратуры Аверин отправился на Петровку. Там принялся за Савельева.

— Группа наружного наблюдения. Заявку сделал?

— Сделал. Завтра примут его.

— По двойке — на прослушку телефонов?

— Тоже.

Прослушивание телефона осуществлялось только через Министерство безопасности — это их вотчина еще со времен Комитета. Во второй отдел начнут поступать ежедневно распечатки переговоров Новицкого. В случае срочной информации исполнитель прозвонит непосредственно заказчику — Савельеву.

— Ну все, беремся за негодяев, — хлопнул по столу Аверин.

Завтра к Новицкому прилипнут бригады наружного наблюдения. Каждый день проиллюстрированные фотографиями будут ложиться отчеты «наружки», и станет вырисовываться круг знакомых фигуранта. Нужны по горло исполнители. Нужно оружие, которым совершались убийства. Из четырнадцати жертв семеро расстреляны из автомата.

— Сколько тварей развелось, — покачал головой Савельев. — Совершенно никакого чура.

— Откуда у них чур возьмется, если их все по головке гладят? — сказал Аверин.

Зазвонил телефон. Савельев поднял трубку.

— Шеф вызывает, — сказал он, кладя ее на место. Он появился через три минуты.

— Чуму взорвали, — сообщил с усмешкой.

— Кого? Вора в законе?

— Его, родимого. Его, золотого. Во дворе собственного дома. Съездишь со мной?

— Что ж, можно.

"Мерседес» последней модели, принадлежавший знаменитому вору в законе, был разворочен. А сам Чума превратился в обезображенный кусок мяса.

К Савельеву и Аверину подошел заместитель начальника уголовного розыска округа.

— Что у вас тут? — спросил Савельев.

— Да девчонка видела какого-то типа, который крутился возле «Мерседеса».

— Хорошо видела?