Скованные одной цепью

«Так вот, спали мы от силы часа четыре, а тут резко по тревоге нас подняли и отправили в очередной учебный полёт. Мне в пару Родион достался – тот ещё прохиндей, любитель глупых розыгрышей, самоволок и выпивки, а так же сочинитель всяческих неправдоподобных историй. Помню, он на той нашей вечеринке рассказывал, как на тракторе с подружкой от её папани удирал, когда тот застукал их на фермерском сеновале. Так вот, в его пьяном рассказе были такие фразы: «…запрыгнули в трактор, набрали скорость и летим по шоссе, а её папаня за нами на джипе…» Мы ещё все тогда ржали и переспрашивали: на какой скорости летели, на какой высоте? Хохотали над этим горе-донжуаном, аж до слёз.

Ну вот, так значит по вертолётам мы разбежались. Поднимаемся с Родионом в воздух, летим. Он стонет – сушняк у него и голова раскалывается с бодуна. Мне не лучше, мутит, в глазах двоится. Короче, кое-как мы набрали высоту и расслабились уже. В наушниках слышим голос диспетчера, сверяем заданное направление – всё путём, идём согласно маршрута. Но высота оказалась чуть ниже, чем надо. Плавно поднимаемся, обходим тучку, и тут, прикинь, вижу – трактор навстречу летит! Трактор, млять, на высоте 300 метров над землёй! Я охренел, тру глаза, не верю… Слышу, Родион трёхэтажную тираду выдаёт и божится, что в жизни больше пить не будет.

Смотрю на него, спрашиваю ошалело: «Ты это видишь?» Он мне: «Вижу, млять!» И тут понимаю, галюны у двоих одинаковые быть не могут. А трактор приближается, зараза!…»

– Зайцев, а поправдоподобнее ты историю сочинить не мог?… – перебивает меня сонный голос Алёны. – Барон Мюнгхаузен, блин…

– Алёшка! – вскакиваю я на постели. – Ты проснулась?!

– Не проснёшься тут… – ворчит моя ненаглядная красавица и недовольно толкает меня кулачком в живот. – Идиотичной своей трескотнёй мне весь сон перебил.

Я бросаюсь на неё, целую, прижимаю к себе, глажу её белокурые волосы, снова целую в лоб, в щёчки, в носик.

– Милая моя, Алёшечка, любимая…

Она начинает слабо отбиваться и шепчет: «Отлепись от меня…»

Я отступаю. Отодвигаюсь.

– Всё, всё, больше не буду, – радостно улыбаюсь, как придурок.

Вот что мне для счастья надо – чтоб моя ненаглядная зараза поругалась на меня.

Сажусь на кровати по турецки и поднимаю руки вверх, типа «сдаюсь».

Она открывает глаза и смотрит на меня осуждающе.

– Ерунду какую-то несёшь… совсем меня за идиотку держишь… какой трактор на высоте 300 метров? Зайцев…

– Почему ерунду? Правду говорю, – радостно убеждаю я её. – Всё так и было, – и не обращая внимание на то, что она иронично закатывает глаза, продолжаю. – Родион орёт мне: «Влево уходи!» Ну, по международным правилам так положено. Я тяну руль влево и вниз. Уф-ф, не столкнулись, – вижу, Алёна уже смеётся и я продолжаю. – Когда выровнялись, разворачиваю вертолёт. Ну, чтобы убедиться, что трактор этот был настоящий. Видим – летит, сволочь. А потом поняли в чём дело. Над ним грузовой вертолёт идёт, и он эту чудо-технику на подвеске перевозит. Вот такая хреновина у нас произошла.

Закончив рассказ, беру Алёну за руку, бережно, осторожно. Она косится на иглу-котетер, торчащую из её запястья.

– Алёшечка, солнышко моё, как ты себя чувствуешь? – озабоченно спрашиваю я.

– Со мной что, всё так плохо? – удивляется она. – Я под капельницей лежала?

– Да, чудо моё. Двое суток ты спала.

– Я не чувствую… – она грустно смотрит на меня. – Я не чувствую свой поток…

Подносит руку к груди и нервно вздыхает несколько раз. Отчаяние и страх в её глазах больно бьют меня в самое сердце.

– Это ничего, родная, – ложусь с ней рядом, прижимаю к себе чуть дрожащее тело, целую в висок. – Ничего. Всё будет хорошо. Главное – ты пришла в себя. Ты поправишься.

Чувствую, как она вздрагивает несколько раз в беззвучных рыданиях.

– Нет, нет, не плачь. Я с тобой. Я никому тебя не отдам. Я люблю тебя… – шепчу я и целую снова.

– Они отправят меня на ТЧ, – еле слышно шепчет она.

– Я поеду с тобой, – уверяю я её. – Я всегда буду с тобой. Не бойся.

– Кто тебе позволит? МТСБ тебя не отпустит…

– А я у них спрашивать не буду. Осушу свой поток, и «привет»!

– Дурак, – отстраняясь, она смотрит мне в глаза. – Не смей. Ты сильный технарь, ты должен…

– Быть со своей любимой. Оберегать её, защищать и заботиться, – перебиваю я.

Она нежно гладит меня по щеке и шепчет:

– Не смей осушаться. Ты же сможешь приезжать ко мне на ТЧ. Ну… если захочешь… м-м… потискать меня.

Я улыбаюсь и прижимаю её к себе, слегка потискивая.

– Конечно хочу…

Она не отталкивает. Утыкается мне в шею мокрым от слёз личиком.

– Не плачь, милая, – успокаиваю я её, а у самого всё внутри сжимается от нежности и радости, что она жива, что проснулась и что не отталкивает.

А потом радужной мыслью в сознании всплывает совет матушки. Но сейчас думаю не о том, как ласкать и заниматься любовью со своим воскресшим сокровищем, а о том, как утешить её… и себя…

– Что это тут? – Алёна вдруг начинает ёрзать в моих объятиях.

– М-м-м… – недвусмысленно мычу я. – Это орудие для удовлетворения твоих эротических фантазий…

– Орудие!? Зайцев! Та невыносим! – ругается она. – Я не о твоём хроническом стояке сейчас.