Скованные одной цепью (СИ)

Повстанцы, хмуро косясь на победителей, выходили из здания без попытки сопротивления. А я, не обращая внимания на боль в плече, рванул искать Алёну. Меня задело таки лучом и он с лёгкостью расплавил мои доспехи, которые впились металлическими пластинами в моё тело. Но я не ощущал боли. Я искал её, я звал её, а она не отзывалась.

— Алёшка! — орал я, взбегая по хрустальным ступеням.

Лишь гулкое эхо кричало мне в ответ, будто насмехаясь: «Алёшка…Алёшка…»

Я не знал, куда бежать и где искать её, когда услышал рёв ящера. Тогда я понял, она где-то там, рядом с ним, ведь она его приручила. Взбежав на четвёртый этаж, увидел монстра и понёсся к нему. Он загораживал весь проход и злобно бросался на меня.

— Алёшка! — орал я, когда стальные челюсти лязгали в сантиметре от моего лица.

— Тимар! Это свой, не трогай его! — голос Клада заставил рептилию присмиреть и посторониться, давая мне проход на балкон.

— Она жива?! — закричал я, когда увидел Клавдия, сидевшего на полу, на руках которого безжизненно лежала моя Волкова.

— Жива, — мрачно ответил Клад, — только, кажется, магию потеряла…

Дальнейшие события помню урывками, потому что всем своим сознанием пытался пробиться в сознание её. Мысленно звал, кричал, ругался, грозился, объяснялся ей в любви, а в это время держал её на руках и мы летели в госпиталь в столицу Магроса.

Снова мысленно звал, кричал, ругался, грозился, объяснялся ей в любви, а в это время лучшие доктора осматривали её, а потом вынесли диагноз: здорова, в коматозном сне, поток истощён.

Опять мысленно звал, кричал, ругался, грозился, объяснялся ей в любви, когда привёз её в свою квартиру и уложил здесь, на кровать в спальне.

Теперь каждые 12 часов ставлю капельницу и сижу здесь с ней рядом. Уже не кричу, не ругаюсь, не грожусь, только шепчу, что люблю, что мне нет жизни без неё, что если она не выживет, я умру вместе с ней…

Она спит, а я не знаю, как её разбудить.

Отец приезжал, привозил доктора для меня. Тот извлёк оплавленные пластины моих доспехов из плеча, уколол антибиотики и наложил повязки. Теперь медсестра из госпиталя МТСБ приезжает и меняет их.

Сегодня получил четыре сообщения, что должен вернуть гражданку Волкову в госпиталь Службы Безопасности Магроса. Четыре раза ответил: «Нет. Ни за что!»

Отец звонил, просил «не дурить».

Я его чуть не послал. Он же понимает, что запрут они Алёну в своём секретном учреждении и я больше её никогда не увижу. А реально ведь не помогут ей. Помочь ей могу только я. Я с ней связан душой, телом, магией, мыслями…

Обнимал её, целовал безжизненные губы, но… она спит, не отвечает…

Как разбудить тебя, моя маленькая девочка?

Грохот и скрежет когтей на балконе вырывает меня из невесёлых мыслей. Рычание ящера, пронзительный визг соседской барышни и грозный голос её супруга, сопровождаемый грохотом чего-то тяжёлого в стену:

— Убери нахрен этого монстра!!! Я буду жаловаться! Полицию вызову!

Да, вот она моя зубастая действительность. Я тяжко вздыхаю.

Ящер считает, что он питомец Алёны, и сколько я ни просил его оставаться в Райских Садах Техномагического Института Зоологии, он всё равно прилетает и, взгромоздя свой толстый зад на мой балкон, шкребётся в окно спальни, в надежде, что она выйдет к нему.

— Тимар, — подхожу к окну, открываю его и чешу, любезно подставленную моей руке, шипастую морду. — Спит она.

Он всовывается в комнату, дабы убедиться, что я говорю правду. Убеждается, а потом вопросительно смотрит на меня.

— Я пытаюсь её разбудить, но не получается, — доверительно беседую с монстром, садясь на подоконник. — А ты бы оставался в Садах, а? Ну не надо рисковать и прилетать каждый вечер. Когда она проснётся, обещаю, мы придём тебя навестить.

Он прижимается своей зубастой мордой к моему плечу.

— Тебе там разве плохо? — спрашиваю я, глядя в его огненный глаз с вертикальным зрачком.

Он мотает головой, типа «нет».

— Скучаешь?

Он кивает, мол «да».

Я вздыхаю и обнимаю его за шею.

— Я тоже скучаю…

Он вздыхает грустно, совсем, как я. Сидим, грустим минут пять, пока с улицы, среди шума машин и вертолётов, до нас не доносится вой полицейской сирены.

— Тимар, сматывайся, — советую я. — Соседи полицию вызвали. И, пожалуйста, лети осторожно — вертолёты не посбивай.

Он воровато оглядывается, потом тычется мне мордой в грудь, мол «пока», а после, оттолкнувшись от перил балкона, проваливается в тёмное воздушное пространство.

Провожаю взглядом его парящий над городом тёмный силуэт. Закрываю окно и возвращаюсь к Алёне. Сам не спал двое суток. В ушах звенит и давление скачет. Но мне сейчас не до моего самочувствия.

Вижу, что капельница с физраствором для поддержания организма Алёны почти пуста. Аккуратно достаю трубку из иглы-катетера и ставлю на неё заглушку.

Отработанную капельницу несу в мусорку. В это время раздаётся трель дверного звонка. «Полиция или злой сосед», — думаю я хмуро и подхожу к двери. Смотрю на монитор видеокамеры, которая установлена на лестничной площадке.

Мамуля? А ей-то, что надо?