Скованный ночью

«Кевин, помнишь, как-то ты сказал мне, что одной науки недостаточно, чтобы придать смысл человеческой жизни? Ты сказал, что, если наука объяснит все, жизнь станет невозможной, потому что это украдет у Вселенной ее тайну. Ты сказал, что мы отчаянно нуждаемся в тайне. В тайне заключается наша надежда. Что ты веришь в это. Ну, после того, что я видел на той стороне… Кевин, я видел там столько таинственного, что ученым не объяснить этого и за миллион лет. Вселенная — намного более странное место, чем мы думали… и одновременно такое зловещее, каким оно представляется дикарям».

С минуту он ехал молча, а потом снова что-то забормотал на загадочном языке.

Бобби спросил:

— Кто это Кевин?

— Наверно, брат. Раньше он обращался к нему как к старшему брату. Думаю, этот Кевин — репортер.

Делакруа, продолжая бормотать абракадабру, нажал на кнопку. Я боялся, что завещание окажется неоконченным, но голос вернулся.

«В трансляционную капсулу закачали газ цианид. Но это не убило Ходжсона. Вернее, то, что вернулось вместо него».

— Трансляционная капсула, — сказал Бобби.

— Яйцевидная комната, — догадался я.

«Мы выкачали всю атмосферу. Капсула была гигантской вакуумной трубкой. Ходжсон был все еще жив. Потому что это не жизнь… не то, что мы имеем в виду под жизнью. Это антижизнь. Мы подготовили капсулу к новому полету, заправили ее, и Ходжсон, или как его там, вернулся туда, откуда пришел».

Он выключил магнитофон. В завещании было еще четыре пункта, и Делакруа излагал их все более сбивчиво и испуганно. Я чувствовал, что это были последние моменты, когда к нему возвращалось сознание.

«Во второй экспедиции приняли участие восемь человек. Четверо уцелели. Среди них я. Инфекции не было. Так сказали врачи. Но теперь…»

За этим последовало:

«…инфекция или одержимость? Вирус? Паразит? Или что-то более глубокое? Я носитель… или дверь? Во мне что-то есть… или оно проходит сквозь меня? Неужели меня… можно запирать… и отпирать… отпирать, как дверь?»

Затем, менее связно:

«…никогда не шли вперед… шли в сторону. И даже не понимали, что это боковая ветка. Потому что все мы давно… мы перестали думать о… перестали верить в… существование боковых веток».

И наконец:

«…надо будет выйти из машины… пойти в… но не туда, куда бы им хотелось отправить меня. Не в трансляционную капсулу. Нет, если я сумею этому помешать. Дом. В дом. Сказал ли я тебе, что они все погибли? Первая экспедиция? Когда я нажму на спусковой крючок… стану ли я закрытой дверью… или открою ее им? Сказал ли, что я видел? И кого видел? Сказал об их страданиях? Ты знаешь про мух и насекомых? Под тем красным небом? Сказал я тебе? Как я оказался… здесь? Здесь?»

Последние бывшие на ленте слова были сказаны не по-английски.

Я поднес ко рту бутылку «Короны» и только тут понял, что она пуста.

Бобби спросил:

— Брат, так это место с красным небом и черными деревьями — то самое будущее твоей ма?

— Делакруа сказал, что это боковая ветка.

— Что это значит?

— Не знаю.

— А они знают?

— Похоже, что нет, — сказал я, нажимая на пульте кнопку «перемотка».

— Мне приходит на ум несколько мерзких мыслей.

— Коконы, — догадался я.

— Думаешь, они выросли из Делакруа?

— Или «прошли» через него, как он выразился. Словно он дверь.

— Что бы это ни значило, что в лоб, что по лбу. Нам без разницы.

— Я думаю, что, если бы не было трупа, не было бы и коконов, — сказал я.

— А я думаю, что пора собирать рассерженных крестьян и идти на замок с факелами. — Тон Бобби был более серьезным, чем выбранные им слова.

Когда перемотка закончилась и прозвучал щелчок, я спросил:

— Можем ли мы взять на себя такую ответственность? Мы слишком мало знаем. Наверно, нужно кому-нибудь сообщить о коконах.

— Ты имеешь в виду полицию?

— Вроде того.

— Знаешь, что они сделают?

— Закрутят гайки, — сказал я. — Но это даст нам право взбунтоваться.

— Они не станут сжигать их. Возьмут образцы на пробу.

— Я уверен, что они примут меры предосторожности.

Бобби засмеялся.

Я засмеялся тоже, но в этом смехе было больше горечи, чем веселья.

— О’кей, свистни мне, когда начнется поход на замок. Но сначала Орсон и ребятишки. Потому что пожар помешает нам передвигаться по Уиверну.

Я вставил чистую кассету во вторую деку.

Бобби спросил:

— Хочешь сделать копию?

— Это не помешает. — Магнитофон заработал, и я обернулся к нему: — Ночью ты что-то сказал.

— Думаешь, я помню всю чушь, которую несу?

— Это было на кухне бунгало, рядом с трупом Делакруа.

— Там слишком воняло.

— Ты что-то услышал. Поднял глаза и посмотрел на коконы.

— И сказал: «Должно быть, это у меня в голове».

— Правильно. Но когда я спросил, что ты слышал, ты ответил: «Самого себя». Что ты имел в виду?

Бобби допил пиво, остававшееся в его бутылке.

— Ты положил кассету в карман. Мы собирались уходить. И тут мне показалось, что кто-то сказал: «Стой».

— Кто-то?

— Сразу несколько человек. Они сказали хором: «Стой, стой, стой».

— Моррис Уильямс и группа «Зодиаки».

— Ты мог бы быть диджеем на «Кей-Бей». Но потом я сообразил… что все они были моим голосом.

— Твоим?

— Это трудно объяснить, брат.

— Наверно.