Скованный ночью

Встав между Бобби и Мануэлем, я хотел всего лишь предотвратить столкновение, а не прикрыть Бобби и дать ему возможность вооружиться. Мне хотелось сказать другу, чтобы он остыл, но я не знал, как это сделать, не насторожив Мануэля.

Кроме того, в некоторых случаях инстинкт Бобби оказывался вернее моего. Если Бобби считал, что дело кончится насилием, возможно, его действия были правильными.

Видимо, мой вопрос заглушил скрип ящика; Мануэль не подал виду, что слышал его.

Отчаянная гордость не смягчила его гнева. Трогательное слилось с устрашающим.

— Он читает. Лучше. Быстрее. Более осмысленно. Делает успехи в математике. А что в этом плохого? Разве это преступление?

Я покачал головой.

Хотя многие люди смеются над внешностью Тоби или дразнят его, он не лишен привлекательности. Толстая шея, сутулые плечи, короткие руки и плотные ноги делают его похожим на доброго гнома из сказок, которыми я зачитывался в детстве. Нависший покатый лоб, низко посаженные уши, мягкие черты лица и складки у внутренних уголков глаз придают Тоби мечтательный вид, полностью соответствующий его кроткой и незлобивой натуре.

Несмотря на свою неполноценность, Тоби всегда доволен и счастлив. Я боюсь только одного: уивернские снадобья могут поднять интеллект мальчика до такой степени, что он начнет осознавать свою ущербность, но так и не достигнет среднего коэффициента умственного развития. Если у Тоби украдут наивность и заставят страдать, это убьет его.

Я все знаю о неудовлетворенных желаниях и бесплодной тоске по тому, что доступно другим.

Хотя трудно поверить, что генная инженерия сможет дать Тоби другую внешность, я боюсь, что такая попытка будет предпринята и он не вынесет того, что увидит в зеркале. Те, кто не видит красоты в лице больного синдромом Дауна, либо вообще слепы к красоте, либо так боятся всякого отличия, что в лучшем случае отворачиваются при встрече с таким человеком. В любом лице — даже самом неказистом или очень некрасивом — есть отсвет божественного образа, отражением которого мы являемся, и если вы посмотрите на такого человека без предубеждения, то увидите лучащуюся красоту, которая подарит вам радость. Останется ли это сияние в Тоби, если умникам из Уиверна удастся радикально изменить его внешность?

— Теперь у него есть будущее, — сказал Мануэль.

— Только никуда не отсылай его! — взмолился я.

— Я хочу, чтобы он занял высокое положение.

— Он перестанет быть твоим сыном.

— Зато в конце концов станет тем, кем должен был стать.

— Он и сейчас такой.

— Ты не знаешь, как это больно, — горько сказал Мануэль.

Он говорил о собственной боли, а не о боли Тоби. Тоби живет в согласии с миром. Или жил.

Я сказал:

— Ты всегда любил его таким, какой он есть.

Его голос дрогнул.

— Несмотря на то, какой он есть.

— Ты несправедлив к себе. Я знаю, как ты относился к нему все эти годы. Он был твоим сокровищем.

— Ты ни черта не знаешь о моих чувствах, ни черта! — крикнул он и взмахнул дубинкой перед моим лицом, словно отбиваясь от дьявола-искусителя.

Грудь сжало так, словно ее придавила могильная плита. Я грустно сказал:

— Если это правда, если я не понимаю, как ты относился к Тоби, тогда я вообще не знал тебя.

— Может, и не знал, — отозвался он. — Или не можешь смириться с тем, что Тоби будет вести более нормальную жизнь, чем ты. Всем нам хочется смотреть на кого-то сверху вниз, правда, Крис?

Теперь в мое сердце вонзился шип. За гневом Мануэля скрывался такой ужас и такая боль, что я не стал отвечать на это страшное обвинение. Мы слишком долго дружили, чтобы я возненавидел Мануэля. Я испытывал лишь бесконечную жалость к нему.

Он свихнулся на надежде. В разумных количествах надежда поддерживает нас. Но когда ее слишком много, она искажает восприятие, затуманивает разум и развращает душу, как героин.

Я не верил, что все эти годы не понимал Мануэля. Просто избыток надежды заставил его забыть то, что он любил, и полюбить идеал больше, чем реальность. Именно в этом причина всех несчастий, выпавших на долю людского рода.

Кто-то спускался по лестнице. Когда Фини и другой помощник появились в холле, я выглянул в коридор. Фини прошел в гостиную, второй — в кабинет. Они включили свет и передвинули реостаты на полный накал.

— Какую вторую вещь ты хотел сказать? — спросил я Мануэля.

— Они собираются справиться с этим.

— С чем?

— С этой чумой.

— С помощью чего? — спросил Бобби. — Пузырька лизола?

— У некоторых есть к ней иммунитет.

— Но не у каждого, — вставил Бобби.

Мануэль сказал:

— Им удалось выделить антитела. — Тут в гостиной разбилось стекло. — Скоро будет создана вакцина и лекарство для заболевших.

Я подумал о пропавших детях, но не упомянул их.

— Некоторые все еще «превращаются», — сказал я.

— Теперь выяснилось, что они могут вынести только ограниченное количество изменений.

Я боролся со вновь вспыхнувшей во мне надеждой.

— Ограниченное? Насколько ограниченное?

— Есть порог… Они начинают болезненно осознавать эти изменения. Испытывать страх. Бояться самих себя. Ненавидеть себя. Эта ненависть растет… пока не происходит психологический взрыв.