Скованный ночью

Бобби так расширил брешь в ограде, что мы проехали через нее с запасом. Он остановился за пределами базы, затем мы вылезли из джипа и опустили на место кусок проволочной сетки, закатанный и прикрепленный к верхушке забора.

Если присмотреться, брешь была заметна, но с расстояния в пять метров это не бросалось в глаза.

Мы не хотели оставлять следов вторжения. Вскоре нам предстояло вновь воспользоваться этим маршрутом, и было желательно, чтобы вход остался открытым.

Нас выдавали следы шин, но так как быстро избавиться от них было невозможно, оставалось надеяться, что бриз сменится ветром, который распрямит примятую траву.

За несколько часов мы увидели больше того, что могли осмыслить, проанализировать и использовать для решения наших проблем. То, что нам отчаянно хотелось никогда не видеть. Мы предпочли бы не возвращаться на базу, но, поскольку найти Джимми Уинга и Орсона не удалось, долг требовал снова посетить это вместилище кошмаров.

Мы уезжали, потому что временно оказались в тупике, не знали, в каком направлении продолжать поиск, и должны были разработать план дальнейших действий. Может быть, для прочесывания даже разведанной части Уиверна понадобится помощь других людей.

Кроме того, до рассвета оставалось чуть больше часа, а я не удосужился захватить с собой плащ Человека-Слона[20] с капюшоном и вуалью.

«Сабурбан», оставленный похитителем у ограждения, исчез. Это меня не удивило. К счастью, я хорошо запомнил его номер.

Бобби подрулил к куче плавника и шаров перекати-поля, находившейся в двадцати метрах от изгороди. Я достал из тайника велосипед и забросил его в заднюю часть джипа.

Проезжая с выключенными фарами темный тоннель под шоссе, Бобби прибавил скорость. Шум мотора, эхом отдававшийся от бетонных стен, напоминал очередь счетверенного пулемета.

Я вспомнил таинственную фигуру, которую видел на склоне у западного конца тоннеля; когда дальний конец стал ближним, я напрягся, ожидая нападения, но все обошлось.

В сотне метров западнее Бобби нажал на тормоз и выключил сцепление.

С тех пор как мы выбрались из яйцевидной комнаты в коридор, не было сказано ни слова. Теперь он промолвил:

– "Загадочный поезд"…

– Ушел. И забрал с собой всех.

– Название исследовательского проекта, да?

– Судя по табличке Лиланда Делакруа, да. – Я выудил этот предмет из кармана куртки и в темноте потрогал его пальцем, вспоминая о человеке, который умер рядом с фотографиями родных и обручальным кольцом в подсвечнике.

– По-твоему, именно этот проект привел к созданию отряда обезьян, ретровируса и всех этих мутаций? Компания твоей ма по чаепитию и Судному дню?

– Может быть.

– Я так не думаю.

– А что же тогда?

– Она ведь была генетиком-теоретиком, верно?

– Моя ма была подмастерьем у бога.

– Изобретатель ретровируса, создатель создания.

– Лечебных, полезных вирусов.

– За исключением одного.

– Твои родители тоже не подарок, – парировал я. Он ответил с ноткой искренней гордости:

– Ну, если бы моим предкам представилась такая возможность, они разрушили бы мир задолго до твоей ма.

Родители Бобби были владельцами «Мунлайт-Бей Газетт», единственной газеты в округе, и их религией была политика, а богом – власть. Это были типичные «плановики», безгранично верившие в собственную правоту. Бобби не разделял их утопических взглядов, и они отказались от него десять лет назад. Видимо, утопия требует абсолютного единомыслия, как у пчел или термитов.

– Я все думаю про тот вонючий роковой дворец, – начал он. – Брат, они не занимались биологическими исследованиями.

– Ходжсон был в герметичном костюме, а не в теннисных шортах, – напомнил я. – Это типовое средство биологической защиты.

– Это-то ясно. Но ты сам сказал, что это место создано не для возни с микробами.

– Да, там не была предусмотрена стерилизация, – согласился я. – Никаких обеззараживающих средств, кроме разве что безвоздушной камеры. И площадь слишком велика для секретной биолаборатории.

– Этот сумасшедший дом, эта световая бомба вовсе не лаборатория.

– Яйцевидная комната.

– Называй ее как хочешь. Тут никогда не было бунзеновских горелок, чашек Петри и клеток с белыми мышами, у которых вся голова в шрамах от нейрохирургии. Ты сам знаешь, что это было, брат. Мы оба знаем.

– Я как раз думал над этим.

– Это был транспорт, – сказал Бобби.

– Транспорт?

– Они всадили в эту комнату чертову уйму энергии, а когда она заработала на полную мощность, то куда-то зашвырнула Ходжсона. И еще нескольких человек. Мы слышали, как они звали на помощь.

– И куда же она их зашвырнула? Вместо ответа он промолвил:

– Саrре cerevisi.

– В смысле?

– Лови пиво.

Я вынул из сумки-холодильника ледяную бутылку и передал ему, помешкал и взял бутылку себе.

– Нельзя пить за рулем.

– Сейчас Апокалипсис. Не до правил. Сделав большой глоток, я сказал:

– Бьюсь об заклад, господь любит пиво. Значит, у него есть шофер.

По обе стороны от нас вздымались шестиметровые стены дамбы. Низкое беззвездное небо казалось железным и давило на нас, как крышка жаровни.

– Транспорт куда? – спросил я.

– Вспомни свои часы.

– Может быть, они испортились.

– Мои показывали ту же чушь, – напомнил он.