Скованный Прометей

Фокион упал, ударился затылком. В глазах потемнело, но наварх всё же удержался каким-то чудом на самом краю сознания. Поднялся на четвереньки. Помотал головой. Муть во взгляде медленно прояснилась.

Наварх пошарил вокруг. Пальцы сомкнулись на древке копья.

На теориду хлынули варвары. Ещё живые гребцы и матросы, все как один из фратрии Паралоев, схватились с ними, подобрав щиты и мечи павших товарищей. Схватились, но не могли удержать.

Фокион поднялся на ноги, отбил щитом чужой невозможно длинный и узкий клинок. Припал на колено и сделал выпад снизу-вверх. Варвар захрипел.

Остывающая капля крови заблестела на острие копья. Маленький рубиновый шарик. Он срывается в пропасть и летит. Бесконечно долго…

— Защищайте Фокиона! — раздался чей-то крик.

Старика оттёрли за спины.

К корме "Парала" подошла маленькая восьмивёсельная эпактида. На носу судёнышка стоял воин в высоком фракийском шлеме со сбитой вперёд тульёй и белыми перьями по бокам. Он сложил ладони рупором и закричал:

— Фокион, спасайся!

— Кефисофонт? Ты жив, хвала богам, — устало ответил первый наварх, перегнувшись через борт, — что видно у Хареса?

— Ничего не видно! Всё в дыму! Там толчея и смерть. Варвары бьют каким-то неведомым оружием!

— Я заметил… — пробормотал старик и облизнул потрескавшиеся губы.

— Кто может, бежит! — крикнул Кефисофонт. — Что у Аполлодора тоже не видно! Это конец, Фокион! Надо уходить!

— Уходи. Уводи людей Кефисофонт. Уводи в Лампсак. Если варвары полезут следом, Мемнон поможет отбиться.

— Я не брошу тебя!

— Уходи, — упрямо повторил Фокион, — я не оставлю "Парал".

— А-а-а! — в отчаянии махнул рукой Кефисофонт.

Гребцы эпактиды оттолкнулись от борта триеры, развороченный нос которой неудержимо погружался в воду.

Фокион повернулся.

Раздался окрик на незнакомом языке. Варвары остановились. Возле Фокиона осталось всего пятеро измученных бойцов. Никто из команды "Парала" не бежал, никто не прыгнул за борт. Честь рода Паралоев превыше всего.

— Этого только живым!

Смутно знакомый голос. Фокион прищурился. А-а… Демарат. Не раз встречались. За чашей вина встречаться было как-то приятнее…

— Фокиона только живым!

Варвар, на котором железа было больше, чем на других, кивнул.

Старый наварх глубоко вздохнул. Покрепче перехватил копьё. И поднял щит.

12. Откровения

Перинф

Демарат и Антипатр сочли необходимым заранее подготовить царя к встрече с Каэтани, поэтому ещё за несколько дней до выступления флота, в Кардию полетел почтовый голубь с письмом настолько подробным, насколько вообще мог вместить в себя свиток, укреплённый на птичьей лапке внутри футлярчика, сделанного из гусиного пера. Из Кардии в ставку под Перинфом побежал скороход. Одновременно из Пеллы посуху отправился ещё гонец с отчётом куда более обстоятельным и изменённым тайнописью с помощью новомодной энеевой линейки[79]. Надёжный способ, куда лучше скиталы, которую только ленивый не прочитает. Медленный только — ради сокрытия большого письма узелки на нитях пять человек вязали целый день.

Опасный путь гонца пролегал через земли, где власть Филиппа не отличалась прочностью, а в иных местах и вовсе отсутствовала. Гонец преодолел его благополучно и появился в царской ставке за два дня до известия о битве при Эгоспотамах.

Пока христиане приводили себя в порядок, к царю немедля поспешил Амфотер. К флоту присоединился наварх Деметрий, коего столь безуспешно пытались отловить афиняне. Он принял на себя хлопоты о многочисленных пленных и Каэтани, ничем более не задерживаемый, вновь вышел в море.

Их столь давно ожидаемая встреча с царём состоялась четыре дня спустя. Все эти дни Онорато просто места себе не находил, обдумывая, как её стоит обставить. Какое впечатление произвести. Предстать перед Филиппом в полном доспехе? Или поступить, как на Тенаре? В итоге решил пойти проторенной дорожкой.

Пока галеры становились на якорь, пока спускали на воду три баркаса, что само по себе зрелище невиданное и прелюбопытное, берег заполонили сотни, нет, тысячи людей. Большинство без оружия, их уже предупредили, кто это пожаловал.

Каэтани, де Коронадо, Империале, Контарини и, конечно же Демарат стояли на баркасах в полный рост. Испанцы и венецианцы распустили знамёна, до зеркального блеска начистили закопчёные в сражении доспехи.

Каэтани в простой белой рубахе и с непокрытой головой спрыгнул в воду первым. За ним следовали стальные люди.

Перед герцогом, чуть впереди огромной толпы воинов, стояло человек десять в льняных и бронзовых панцирях. В руках они держали высокие фракийские шлемы с гребнями и без, с перьями и козьими рогами, выкрашенные в пурпурный и синий цвета.

В самом центре встречающих находился чернобородый муж, невысокий, коренастый, лет под сорок, одетый в шафрановый хитон, отличавшийся от эллинских длинными рукавами. На плечах пурпурный плащ. Левый глаз закрыт чёрной повязкой.

Сердце Каэтани не барабанило с такой силой даже тогда, когда дядюшка Николо впервые представлял его Папе.