Мы успели как раз вовремя; бойницы касс только-только открылись. Прямо на наших глазах толпа вздрогнула, уплотнилась, отчетливо выделились первые десятки покупателей — все сплошь великовозрастные беспризорники, честно отрабатывающие стоянием в очереди кто осьмушку, а кто и четвертину хлеба. Как ни жаль отдавать, но трястись всю ночь в общем — удовольствие крайне сомнительное.
Ванька не подвел. Через четверть часа мы с билетами и плацкартой в руках выбрались на перрон дебаркадера, прямо в клубящееся на морозе месиво дыма и пара.
— Черт побери! — не сдержал я восклицания. — Стимпанк! Да без всяких романтических соплей, настоящий хардкор!
— Стимпанк? — удивилась Саша. — Что это?
— Писатели-бездельники так назвали вымышленный мир вечной викторианской эпохи, застрявшей в паровых дирижаблях и локомобилях. Читать-то их еще кое-как можно, а вот нюхать, — я демонстративно пошмыгал носом, — как-то не очень.
— То есть в будущем вокзал совсем не так выглядит? — уточнила девушка.
— Конечно же! Дыма и пара вообще нет, кругом яркие электрические фонари, переливаются рекламные экраны. Да ты же наверняка читала!
— Ох, будто ты сам не знаешь! Одно дело читать, другое видеть!
— Извини, — сконфузился я. — Не подумал.
Оглянулся вокруг. По верху, скрывая скаты крышы, стелился жирный угольный дым паровозов. Сизая, остро пахнущая кизяком гарь вагонных печурок металась между составами. Легкими струйками-усами коптили многочисленные керосинки путейцев. Из-под крана кубовой энергично, жизнеутверждающе вырывался пар, клокочущая вода с напором лилась в медные чайники и котелки. Откуда-то из-под вагонов с тихим шипением ползли плотные белые клубы, в которых безнадежно вязли свистки кондукторов и тяжелый лязг буферов. Навьюченные котомками пассажиры метались бестолковыми серыми тенями под колеблющимся светом газовых фонарей.
Остро, совсем как три года назад, навалилась тоска по утраченному будущему. В порыве я вздернул над головой кулак, погрозил невидимому небу:
— Сволочи! Верните меня обратно!
Саша обиженно фыркнула, но спорить не стала. Дернула за руку, как ребенка:
— Пойдем уж, янки из Коннектикута!
Наш шестой вагон оказался седьмым, если считать с головы поезда. Измазанный в саже старичок-кондуктор проводил нас со свечой до купе по темному коридору, привычно ворча по дороге:
— Света покуда нет, господа хорошие, так то во всем составе батареи худые, никак не меняют начальники. Но вы не сумлевайтесь товарищи, вот тронемся, генератор враз закрутится и загорятся лампочки-то. Зато тепло, да-да, прям как в СВ, прицепили-то нас сразу за паровиком![24]
— Темнота друг молодежи, — бодро пошутила Саша.
— Совсем батареи выдохлись? — насторожился я. — Полчаса продержатся, или на каждой станции будем проваливаться в тьму египетскую?
— Какое там полчаса, — задребезжал смехом кондуктор. — На эдаком-то морозе!
— Свечу дадите?
— Не положено! Если каждому свечу, так то пожара недалече!
— А если… — я тряхнул карман так, чтобы звякнули монетки.
Несколько секунд осторожность боролась с жадностью, но победил все же страх:
— Ужо не обессудьте, да бригадир у нас дюже злой!
— Ладно, — не стал настаивать я. — Выкрутимся как-нибудь.
Надоедливый свет утра бьет в закрытые глаза. Тяжелое чугунное ядро неуклюже ворочается в голове, то и дело цепляя обнаженные нервы спазмами боли. Вчера повелся на халяву как пацан. Сам подначил, думал нипочем не поделятся нэповские морды самогоном и салом со случайными попутчиками. Ан нет. Правду говорят, жируют московские спекулянты посреди пролетарского голода. Теперь еще и беседой донимают. Хочешь, не хочешь — все равно слушай:
— … Три десятка лет он состояние семьи упрочал, да как-то в раж вошел, в одну ночь спустил до последнего алтына! Выпьем?
— Наливай.
— Птицу имел родовую, одно загляденье. Перо все больше светло-соловое или красно-мурое, а ноги либо горелые, либо зеленые. Коготь черный, синевой отливает, а глаза как уголья.
— Давай, за наше дело!
— Знаешь, он всего более переярка ценил. Это, значится, тот что вторым пером одеться успел.
— Вот понять который уж раз не могу, иной как кавалергард на параде выступает, мундир блестит, гребень пурпур, а толку чуть.
— Так петуха, как и нашего брата, в строгости держать надо. Чуть жиру понадвесил, сейчас на катушки из черного хлеба и сухой овес. Без правильной отдержки тулово непременно станет как ситный мякиш…
Да они все еще пьют! — искренне восхитился я. — Всю ночь напролет, это же какое отменное здоровье иметь надо!
Не разлепляя век, я перегнулся с полки вниз, скорее на инстинкте, а не расчете ухватил за ручку стоящий на столе чайник. Вытащил к себе наверх, прижался губами к медному носику, втягивая противную теплую влагу.
В голове забрезжил разум, я прохрипел вместо извинения:
— Воистину, утро добрым не бывает!
— И тебе не хворать, — степенно пробасил старший из нэпачей.
— Поспешай, друже, покуда в санитарную зону не въехали, — практично вторил ему младший.