Скрещение судеб

Воду и дрова возим на собаках – кажется, пишу об этом в каждом письме, настолько этот вид транспорта кажется мне необычайным. Представляете себе – нарты, в которые впряжены 2–3–4 пушистые лайки, которые, лая и визжа, тянут какое-нибудь бревно или бочонок с водой. Потом на них находит какой-то стих, они начинают грызться между собой, и все это сооружение летит под откос вверх тормашками, сопровождаемое выразительным матом собачьих хозяев. Здешние обитатели говорят на многих и разных языках, но ругаются, конечно, только по-русски. Живут бедно, но зато празднуют так, как я в жизни не видывала, – варят какую-то бражку, гулять начинают с утра, к вечеру же все, старые, малые и средние, пьяным-пьяны. По селу ходят пьяные бабы в красных юбках, ватных штанах и поют пьяными голосами пьяные душещипательные песни, мужики же все валялись бы под заборами, если были бы заборы, – но последние к зиме ликвидируются, чтобы не пожгли соседи. Где-то кого-то бьют; где-то сводятся старые счеты, кого-то громогласно ревнуют – Боже мой, как все это далеко, далеко и еще тысячу раз далеко от Москвы! Потом начинается утро, и – все сначала…»

Наблюдательность и интерес ко всему, что вокруг, что видит, – не оставляют ее и здесь, она стремится запечатлеть это в слове. Вот еще отрывок из письма уже к Борису Леонидовичу о приезде кандидата в депутаты Верховного Совета, капитана парохода, вернее, о прилете его в лютый мороз…

«…И вот с аэродрома раздался звон бубенцов. Мы-то знали, что с аэродрома, но казалось, что едет он со всех четырех сторон сразу, такой здесь чистый воздух и такое сильное эхо. Когда же появились кошевки, запряженные низкорослыми мохнатыми быстрыми лошадками, то все закричали “ура!” и бросились к кандидату, только в общей сутолоке его сразу трудно было узнать, у него было много сопровождающих – и у всех одинаково красные, как ошпаренные морозом, лица. И белые шубы – овчинные. Я сперва подумала, что я уже пожилая и не полагается мне бегать и кричать, но не стерпела и тоже куда-то летела среди мальчишек, дышл, лозунгов, перепрыгивая через плетни, залезала в сугробы, кричала “ура” и на работу вернулась ужасно довольная, с валенками, плотно набитыми снегом, и в клочьях пены.

Ты знаешь, я так люблю всякие демонстрации, праздники, народные гуляния и даже ярмарки, так люблю русскую толпу, ни один театр, ни одно “нарочное” зрелище никогда не доставляли мне такого большого удовольствия, как какой-н.б. народный праздник, выплеснувшийся на улицу – города ли, села ли.

То, чего мама терпеть не могла».

Марина Ивановна когда-то сказала про Алю, что она: «И похожа на меня и непохожа. Похожа страстью к слову, жизнью в нем (о, не влияние! Рождение), не похожа – гармоничностью, даже идилличностью всего существа (о, не от возраста!..)». Страсть к слову останется у Али до конца ее дней! Гармоничность – уйдет… Идилличность будет помогать ей выжить и жить…

Борис Леонидович как-то написал ей: «Если несмотря на все испытания ты так жива еще и не сломлена, то это только живущий Бог в тебе, особая сила души твоей, все еще торжествующая и поющая…»

А об ее описании выборов: «Получил замечательное твое, по обыкновению, письмо в ответ на мои гриппозные и отвечаю, по обыкновению коротко и второпях.

Чу́дно ты написала о приезде депутата, о встрече его и о себе…»

Живет Аля с Адой Шкодиной. Ада Шкодина, в девичестве Федерольф, будучи от роду двадцати двух лет, вышла замуж за англичанина, который преподавал английский язык на курсах, где она училась. Он приехал в Россию помогать строить новое социалистическое общество. Потом Ада года два с половиной жила в Англии, потом она рассталась со своим мужем и вернулась на родину, это было в конце двадцатых годов. Как уже упоминалось, она успешно преподавала английский язык в университете, позже в Промакадемии, в ИФЛИ; занималась спортом, вышла замуж за русского, была счастлива. В 1938 году ее посадили. Никакого особого дела на нее не заводили, следователь просто спросил ее – может ли она опровергнуть тот факт, что была замужем за иностранцем и жила за границей? Нет, конечно, опровергнуть она этого не могла, что было – то было! Ей дали 58 статью ПШ (подозрение в шпионаже!). Свой срок она отбыла на Колыме. Затем поселилась в Рязани, преподавала в педагогическом техникуме. Встретились они с Алей, как уже говорилось, в тюрьме, когда обеих взяли по второму разу…

В Туруханске они снимают угол у одной старой ведьмы, как они зовут хозяйку Зубариху. Хатенка покосившаяся, холодная, вечером приходится выдвигать койки на середину комнаты, а то за ночь одеяло примерзает к стене, под кроватью лежит слой снега, в общем, как говорит Аля, «ледяной домик Анны Иоанновны».