Скрещение судеб

Да, Мур был похож на Марину Ивановну, и внешне похож и характером во многом повторил ее, хотя от этого повтора ей и приходилось иной раз нелегко, как, впрочем, и ее отцу от нее!.. Мур был мальчишка, и конечно же у него все получалось грубее, резче и дерзче, и, быть может, ей было труднее, чем ее отцу с ней, но она радовалась этому повтору, гордилась: мой, в меня. Она, по-видимому, не очень-то отдавала себя отчет в том, как он такой вот — в нее — будет жить в этой жизни без ее гения, без ее возможности постоянно пребывать на Эверестах, только иногда спускаясь на землю и вновь уносясь прочь от реальной жизни… Но Мур и в этом уже начинает ее повторять, уже в Ташкенте он начинает «творить». «Рисовать не рисую, но много пишу всякой всячины — и стихи, и «эссе», уже целый сборник собрался… Пишу стихи — отдаю дань годам и традиции…» Он, как и мать, пишет в аккуратных, пронумерованных тетрадях[123]. Об этих тетрадях вспоминали поэт Валентин Берестов, который тогда пятнадцатилетним мальчишкой тоже находился в Ташкенте, и Изя Крамов, который был старше Мура и работал в многотиражке. Мур давал ему читать свои тетради со стихами, написанными четким почерком, и на обложке было выведено: «Проба пера». Мур ходил в литературный кружок во Дворце пионеров и даже делал там доклады о поэзии. О занятиях литературного кружка во Дворце пионеров вспоминает Валентин Берестов. Его с Муром познакомила Анна Андреевна Ахматова. Берестов писал о Муре, что тот был красив:

«…Рослый, крепкий, чернобровый. Он мне показался совсем взрослым. Иногда Мур ходил на заседания литературного кружка во Дворец пионеров, но я не помню, чтобы он там читал что-нибудь свое. Не помню, чтобы он участвовал в обсуждении. Зато его можно встретить было на улицах Ташкента, оживленно беседующим с кем-нибудь из нас. Он присматривался к пишущим старшеклассникам, сравнивал нас, хотел определить, кто из нас самый талантливый. Он так и говорил: «из нас».

Он читал мне страницы из своих дневников. Он был как-то не по-русски аккуратен, и его рукописи выглядели как книги с пронумерованными страницами, с полями и, помнится, без единой помарки. В дневнике была какая-то понравившаяся мне запись об Ахматовой, рассуждения о будущем Европы после Победы (Мур надеялся, что дружба между союзниками, сохранится и в мирное время), высказывания встреченных им знаменитых людей. Все это должно было ему пригодиться для будущей работы. Он писал одновременно два романа: один — из французской жизни (начинался роман с разговора в кафе за аперитивом), другой — из русской. Мур мечтал посвятить всю свою жизнь пропагандированию (это его слово) французской культуры в России и русской — во Франции. Отрывки из «русского» и «французского» романов не запомнились. Мур стремился объективно изобразить чью-то чужую жизнь, не похожую на его собственную. Четко, довольно подробно и без тени лиризма.

Запомнился мне порядок в его комнатке, в книгах, в бумагах. Мне бы так!

В беседах мы совсем не касались наших собственных судеб. Иногда он цитировал стихи своей матери, так же как и стихи других поэтов. Я не говорил с ним о ней.

Он удивился, что я еще не читал двух любимых им французских романистов: Жюля Ромэна и Монтерлана. Дал мне почитать «Холостяки» Монтерлана, восхищался юмором и мастерством построения интриги у Жюля Ромэна: два подвыпивших молодца видят на карте Франции кружок, который их почему-то раздражает, узнают название городка, едут туда, и бог знает что начинается в этом городке!

В Муре всегда чувствовалась независимость и присущая этому возрасту энергия самоутверждения. И в чужом мнении, и — прежде всего — в своем собственном. Во всем ему хотелось быть и казаться совершенно взрослым».

О двух романах, которые писал Мур, вспоминала и Лидия Григорьевна Бать. А Изя Крамов в одном из писем тех лет пишет, что познакомился с любопытным парнем, сыном Цветаевой, ему с ним интересно, ему нравится, что тот «с прицелом в будущее», то есть знает, что будет делать в жизни, знает, что будет писать, и уже пишет.

Мур говорил товарищам, что надо собирать фотографии, записывать разговоры, хранить бумаги, что все это когда-нибудь будет дороже того, что мы сможем придумать и написать.

Мур много читает: «Достоевского, Грина, сейчас с удовольствием читаю замечательную книгу Кронина «Цитадель» (перевод с английского). Сам много пишу, преимущественно стихов, так, пробы ради. Принялся за фундаментальное изучение правил французской грамматики; собираюсь вновь заняться изучением английского языка, это необходимо. Одно время занимался практикой французского языка с madame Толстой: она премилая женщина…»