Скрещение судеб

Я вам писала, что по совету Нюти[167] обратилась к Тихонову[168], но ответа никакого не получила. Письмо наверное дошло, т. к. отправила заказным, но это еще не значит, что оно «дошло» до Тихонова, — видимо, на этот вариант я напрасно рассчитывала. Теперь, недели две тому назад, написала на имя Генерального прокурора с уведомлением о вручении; уведомление уже получила обратно, теперь буду ждать дальнейшего. Так же Ада написала и уже получила ответ, что дело пересматривается и о результате будет сообщено. Только все это очень долгая история, можно себе представить, насколько прокуратура загружена подобными жалобами и заявлениями и как долго приходится искать правды в каждом таком плохо скроенном, но хорошо сшитом деле, когда до него, наконец, доходит очередь. Окончательного решения нужно ждать никак не меньше года.

Но перемена в наших краях все же чувствуется большая. Получили паспорта греки, когда-то сосланные из Крыма, немцам, сосланным из Поволжья, разрешают выезжать (главным образом на Алтай и Урал). Нам облегчили передвижение в пределах края — но еще не во все населенные пункты. Несколько человек, правда, пока очень немногие, — получили реабилитацию, кое-кто — снятие ссылки.

Получила от Дины второе письмо — ответ на мое, — она пишет о том, как через приятельницу узнала мой адрес и как родные опасались, как бы она не сообщила мне о Мульке. Я ведь еще в феврале 1953 г. прочла о нем, но главного не знала, что он уехал[169] еще в 1950 г., а потому думала, что уехал он значительно позже, и надеялась, что таким образом он дожил до разоблачения Берия. Ах, еще бы немножко дотянуть, и остался бы жив человек. Мне только этого нужно было от него — о себе я уже много лет как перестала думать. С каждой человеческой потерей немного умираю сама, и, кажется, единственное, что у меня осталось живо, — это способность страдать еще и еще. Совсем я состарилась душой.

Напишите же мне о себе! Бесконечно летят с юга птицы, скоро придет пароход. Целую вас и люблю. Ваша Аля».

И еще прошел год. Правда, Аля поздней осенью, имея временный паспорт, слетала в отпуск в Москву. Это стоило бешеных денег. Енисей был скован льдом, и надо было лететь до Красноярска самолетом. Денег у Али не было, деньги ей прислала писательница Татьяна Сикорская.

«Вы подумайте, — писала Аля Лиле, — оторвать от себя такую уйму денег для человека, которого она видела один раз в жизни. И это в память мамы…»

Сикорская приглашала Алю провести отпуск у нее. Борис Леонидович приглашал к себе. Дина — к себе. Аля понимала, сколь легкомысленно она поступает, тратя такие деньги на короткую поездку, когда впереди у нее нет ни гроша, но ей так хотелось немножко радости, хоть немного Москвы и московских встреч и хоть на короткий срок — вон из Туруханска!..

На обратном пути она побывала в Красноярске у Нины и Юза: «Нина совсем седая, Юз сник, внутренне угас и обессилел…» Юза арестовали спустя два года после Али, в феврале 1951 и в июне выслали в Красноярск на десять лет, и Нина как жена декабриста последовала за ним, обменяв свою комнату в Москве на квартиру в Красноярске, и теперь они были растеряны и не знали, что с ними будет дальше и разрешат ли им жить в Москве…

И еще одна зима в Туруханске. «Много и по-прежнему бестолково работаю — т. е. пишу лозунги, которые перестирываются, рекламы, которые вновь и вновь забеливаются, декорации, которые перекрашиваются и перестраиваются, и т. д. Никогда ничего постоянного, работа — однодневка, и так уже шесть лет…» И так и последние месяцы, последней зимы. И все та же хибара на улице Лыткина — у самого Енисея, И Аля таскает воду из проруби, а когда весной ломается лед, балансирует на льдине, боясь опрокинуться в реку. Но на этот раз Енисей не успеет обмелеть, и Але не придется таскать полные ведра за полкилометра по гальке. Наступит март. И вот…

«28-го марта 1955.