Скрябин

Я действительно счастлива, что судьба дала мне возможность слышать часто музыку Скрябина и его беседы, которые давали большой толчок моему развитию. Эти два года, проведенные в частом общении со Скрябиным, одно из лучших воспоминаний моей жизни.

3

В это же время я часто бывала у Скрябиных и подолгу беседовала с Верой. Скоро мы стали очень откровенно говорить друг с другом. Передо мной открылась жизнь Веры, полная самоотвержения и преданности Александру Николаевичу. Почти ежегодно у нее родились дети, она была полна забот, денег было очень мало. Дети и домашние заботы оторвали ее от музыки. Всю зиму я видела ее дома в одном и том же более чем скромном бумазейном платьице, она во всем экономила, лишь бы Сашеньке можно было сшить сюртук у Мейстера, тогда очень хорошего и дорогого портного. Александр Николаевич, надо сказать, был большим франтом. Я помню его, делающего визиты, всегда в очень хорошо сшитом и отглаженном сюртуке, в очень высоком бело-накрахмаленном воротничке, в лайковых темных перчатках, очень церемонным и светским. Вера и в концертах, и в гостях всегда была очень скромно и просто одета. Отношения их сложились так, что Александр Николаевич жил своей жизнью, но ничего не скрывал от Веры. О каждом своем легком увлечении он сообщал во всех подробностях Жуче. Александр Николаевич звал Веру Жучей (от Жучка, из-за очень черных и блестящих волос ее). Вера очень перестрадывала все это, но как-то безответно относилась, как бы считая своим долгом все принимать и терпеть как необходимое и нужное для развития таланта Александра Николаевича. Она считала своим долгом дать ему свободу. О своем духовном мире, свои мысли и чаяния Александр Николаевич, конечно, также сообщал Вере, но тут он не встречал ни того понимания, ни той экспансивности и энтузиазма, которые ему были так нужны. Вера сама это чувствовала и сама иронизировала над собой, над своей, как она говорила, «тупостью». Ей очень хотелось познакомиться с философией, разобраться самой и понять мысли Александра Николаевича. Она как-то летом писала мне: «Начала читать одну философскую книгу, не знаю, осилю ли, начало поняла, а что будет дальше неизвестно». В другом письме она мне писала: «Что касается философии, то дело плохо. Ничего не понимаю. Страшно неспособна!» Скромность, искренность и чистота ее были прямо удивительны. И такою она осталась на всю свою жизнь. Перед Александром Николаевичем как художником и творцом она преклонялась, но к его замыслам о Мистерии, которая преобразит мир, к его вере в свое назначение она относилась с недоверием и страхом, боялась его «сверхчеловеческой», как она всегда говорила, задачи. Она была очень здоровой и рассудительной, и это была та черта, которая отдаляла от нее Александра Николаевича и заставляла его искать общения с другими.

В 1902 году Александр Николаевич преподавал в Екатерининском женском институте. Там у него училась Маруся Б., очень хорошенькая и смелая девушка лет 17-ти. Она совершенно вскружила голову Александру Николаевичу, завертела его так, что он даже считал своим долгом развестись с Верой и жениться на ней. Я помню, как он постоянно забегал ко мне поговорить об этом и часто просил меня послать записку и ждал, пока посланный вернется с ответом. Но Маруся Б. разрубила сама этот узел, вдруг уехав в Петербург, что было совершенно неожиданно для Александра Николаевича. Оттуда она раза два приезжала повидаться с ним, проводила с ним очень весело несколько часов и опять уезжала. Александр Николаевич был восхищен ею и даже впоследствии вспоминал с восторгом часы, проведенные с ней. Эта история наделала шума и подняла много сплетен. Александра Николаевича обвиняли в неблагородном поступке. Я знала подробности этого события еше совсем с другой стороны; подруга Маруси Б. была моей родственницей и рассказывала мне об этом подробно, зная мою близость к Скрябиным. Без сомнения, инициатива всецело принадлежала Марусе Б., она не останавливалась ни перед какими средствами, чтобы увлечь Скрябина и заставить его потерять голову. Она даже побилась в этом об заклад со своими подругами. Она добилась своего, а потом взяла и уехала. Безусловно, Александр Николаевич мог увлечься и потерять голову по свойству своей увлекающейся натуры, особенно когда он подвергался такому энергичному нападению, но, чтобы он действовал сам, преследуя цель увлечь или соблазнить кого-нибудь — это было совершенно исключено. Вера была посвящена во все подробности этого события, Александр Николаевич иначе не мог.