Скряга Скрудж

   Пронеслись они и над шумным морем, прямо к маяку; о маяк разбивались пенные волны, брызжа на крылья бурных чаек. Дочери, быть может, самого ветра, — опускались и поднимались чайки над плавучими лужайками морской травы и водорослей.

   Но, даже и здесь двое маячных сторожей развели праздничный огонек, и колыхался он искрами на волнах.

   Протянув друг другу намозоленные руки, сторожа пригубили грога и поздравили друг друга с праздником. Старший из двоих затянул какую-то дикую песню, да так затянул, что его голос можно было принять за рев бури.

   Дух всё летел, всё летел над темным, разыгравшимся морем, пока не опустился вместе со Скруджем, далеко от берега и всякой земли, на какой-то корабль.

   Останавливались они то около рулевого, то около вахтенных часовых и офицеров, и всматривались в эти темные, фантастические лица; но каждый, к кому бы они ни подходили, или напевал праздничную песню, или думал о празднике, или напоминал своему товарищу о каком-либо минувшем празднике, — и всё это было связано с радостной надеждой — благополучно возвратиться в объятия родной семьи. Все, и худые, и хорошие, и злые, и добрые, все обменялись приветствиями, все припомнили о родных и друзьях, зная, что милые им люди думают, в свою очередь, также и о них.

   Несказанно было удивление Скруджа, когда он вслушивался в завывания ветра и вдумывался в этот ночной полет над неведомыми, таинственными как смерть, безднами, — несказанно было удивление Скруджа — при чьем-то, вдруг раздавшемся, веселом хохоте. Но удивление его преступило всякие границы, когда он узнал хохот своего племянника, и сам очутился в светлой, теплой, сверкающей чистотою комнате. Дух стоял с ним рядом и глядел на племянника нежно и любовно.

   — Ха! ха! ха! — заливался племянник Скруджа. — Ха! ха! ха!

Если бы вам, против всякой вероятности, случилось познакомиться с человеком, одаренным способностью смеяться, ото всей полноты души, — более и задушевнее скруджевского племянника, я скажу вам одно: неотступно просил бы я вас представить вашему знакомому и меня. Сделайте милость, представьте меня. Очень счастливая, правдивая и благородная идея была у судьбы — вознаградить человека, за все его заразительные болезни и печали, еще более заразительным и неотразимо веселым смехом.

Итак, племянник Скруджа хохотал во всё горло; хохотали ото всей души и жена его и приятели: «Ха-ха-ха!»

— Честное слово! — крикнул племянник, — он мне сказал, что святки — пустяки, и, поверьте, он сам крепко убежден в этом!

   — Тем стыднее для него, Фред! — заметила с негодованием нареченная племянница Скруджа.

   Вообще — ведь женщины ничего не делают вполовину и за всякое дело принимаются не шутя.

   Племянница — она же и супруга племянника Скруджа, была мила, т. е. в высшей степени мила, с очаровательной головкой, с простодушным, искренним выражением лица; и при этом — что за увлекательная улыбка, что за живые искрометные глазки!

   — Большой чудотвор — мой старик! — продолжал племянник. — Спору нет, мог бы он быть несколько пообходительнее: но его недостатки наказываются сами собою, и мне против него сказать нечего.

   — Кажется, он очень богат, Фред?

— Э! да что толку в его богатстве, моя милая? Богатство ему ничего не приносит: он не может быть полезен не только другим, даже самому себе. У него нет даже удовольствия подумать… ха-ха-ха! — что вскоре нас же придется ему наградить.

   — Я его терпеть не могу! — сказала племянница. Сестры — ее и прочие дамы согласились с ее мнением.

   — О! Я снисходительнее вас! — возразил племянник. — Мне его только жалко. Кому вредят его своенравные выходки? ему же… Я это не потому говорю, что он отказался пообедать с нами — в этом случае, он только в выигрыше: избавился от плохого обеда.

   — В самом деле?… А мне — так кажется, что он потерял очень хороший обед!… - перебила его молоденькая жена.

   Все гости разделили это убеждение, и — надо сказать правду — могли быть в этом случае неуместными судьями, ибо только что изволили покушать, и в настоящее мгновение десерт не сходил еще со стола, и всё общество столпилось у камелька, при свете лампы.

— Честное слово, мне очень приятно разубедиться: я до сих пор плохо верил в уменье юных хозяев. Не правда ли, Топпер?

Вероятно, Топпер взглянул на одну из сестер племянницы Скруджа, потому-то ответил: я холостяк и ничто иное, как жалкий пария и не вправе выражать своего суждения о подобном предмете; а сестра племянницы Скруджа — вот это полненькое создание в кружевной косынке, что вы видите, — вся так и зарделась.

— Продолжай же, Фред! — крикнула его жена, нетерпеливо забив в ладоши. — Начнет и остановится… как это несносно!