Скрипичный ключ

Второй мелодией оказался чардаш – медленный, сладкий, дразнящий, как кофе, чардаш. Сжав до скрипа зубы, гордо выпрямившись, Митяй поднялся и шагнул к эстраде, на ходу вплетая свой голос в радостную мелодию. Смычок касался струн уверенно и легко – кто кого, а? Потанцуем? «Потанцуем» – улыбнулась девушка, блеснула зубами, ее большая грудь колыхнулась под платьем. «Айда!» Она удвоила темп, Митяй едва поспевал за ней, потом замедлилась, расплываясь в невыносимой томности – так цыганка тянет ладони, колышет пеструю шаль, бряцает монистом, прежде чем вспыхнуть пляской. Зрители зааплодировали. Митяй видел, как сияют их глаза, вспыхивают огоньки сигарет, отсверкивают очки и драгоценные кольца. Дама в бисерном платье не сводила взор с маленького музыканта… или с его скрипки?

«Айда!» Бешеная девица утроила темп, белые пальцы запорхали над грифом, словно кузнечики. Силясь поспеть за ней, Митяй сбился с такта, захлебнулся в попытке нагнать. С отвратительным скрежетом на скрипке оборвалась струна… вторая… третья. Чертова дрянь! Сжалившись над неудачей горе-музыканта, девица сбавила скорость, и Митяй кое-как доиграл свою партию, выжал все звуки из последней целой струны. Вот и выступил. Опозорился, как только мог. Возомнил. Со свиным рылом в калачный ряд. Дурак. Засранец. Огузок стриженый… Митяй рванул галстук-бабочку, отбросил его, как тряпку, и, опустив взгляд, спустился в зал. Щелк – и проклятая скрипка скрылась в футляре. Хлоп – распахнулась дверь.

Скрипачка выбежала за ним.

– Не расстраивайся, мальчик!

Она говорила смешно, картавя и шепелявя, как иностранка – «гасстгайвайся», «мальтшик», и сама была потешной, похожей на круглощекую куклу.

– Подумаешь, струны порвались. У Паганини тоже рвались, так он плюнул на всех и на одной струне целый концерт сыграл!

– Это кто такой – Паганини? – сварливо спросил Митяй. – С Караимской будет или с Форштадта?

– Вот глупый… Ты самоучка?

Митяй кивнул и покраснел до пота.

– Знаешь, – девушка задумалась, потом продолжила: – Ты хорошо играл, и способности у тебя большие. Езжай в Одессу, к Столярскому Пейсаху Соломоновичу. Скажешь, от Этли, он тебя и послушает, и пристроит. Запомнил? Повтори.

– Столярский, – хмуро сказал Митяй. Больше всего на свете ему хотелось оказаться за сто верст отсюда.

– Этель Михайловна, просим, просим! – раздался льстивый басок.

Сам Вениамин Кефели, сверкающий запонками и кольцами, в парадном своем костюме похожий на прогулочную яхту при полной иллюминации, вышел на улицу, зыркнул на наглеца, протянул руку скрипачке. Та улыбнулась, послала мальчику неуклюжий воздушный поцелуй и исчезла за кованой дверью ресторана «Ассунта». Соблазнительно сверкнул темный бок брошенной кем-то пивной бутылки – зашвырнуть бы в окно, посмотреть, как забегают, гады. Фу, позор! И еще ведь с девчонкой связался.

Шмыгнув носом, Митяй поплелся куда глаза глядят. Едкая злоба мешалась в нем с горькой обидой. Скрипка, чертова скрипка. Она одна во всем виновата. И друга из-за нее потерял, и на посмешище себя выставил, и сыграть, как люди, не смог. Не порвалась бы струна… а и не порвалась бы, не вытянул, нет в руках нужной сметки. И таланта нет никакого, жалела меня толстуха, от дури бабьей жалела. Паганини-Паганини… поганец он был и другим заказал. «Шайтан мутит», – вспомнились слова Алабаша. Так пусть и идет к шайтану дурацкая деревяшка, предательница!

Ноги сами вывели мальчика к городскому пляжу. Там шлепали о волнорез редкие волны, в темноте хихикали и взвизгивали женщины. Митяй разулся, оставил на песке нарядные штиблеты, аккуратно сложил костюмчик. Запустил «блинчик», посмотрел, как расходятся круги по воде. Взял футляр со скрипкой, высоко поднял над головой и вошел в теплое, как молоко, море, оступаясь на гальке. Зайдя по грудь, оттолкнулся и поплыл так далеко, как хватило сил. Потом отпустил гладкую ручку футляра, толкнул посильней и, отфыркиваясь, повернул назад. «С меня хватит. Снова купаться начну, рыбу ловить, с мальчишками якшаться. Может, в школу пойду или в детский дом подамся?»

Выбравшись на сушу, мальчик долго лежал на камнях, глядя в беззвездное, низкое небо. Когда он снова сел, то увидел знакомый футляр, выброшенный на берег прямо у его ног.

После третьей попытки утопить скрипку Митяй отчаялся и просто-напросто бросил ее на берегу – бери, кто хочет. Там же оставил штиблеты, пиджачок и сорочку с жестким воротником. И штаны бы оставил, но идти до дому голышом было стыдно. Тетка всплеснула руками, когда «племяш» явился под утро, полураздетый, босой и грязный. Но браниться особо не стала – платил он пока что в срок.