Скрипка

– Наверное, еще слишком рано, – заметил граф, однако тяжело оперся о трость и зашарил в поисках руки Мелникера, одновременно пытаясь подняться. Он весь сиял от радостного предчувствия.

– Разумеется, мадам, – сказала фрау Вебер и подала мне простой широкий халат из белой шерсти, лежавший в изножье кровати.

Я спустила ноги с кровати. Голые ступни оказались на теплом деревянном полу, ночная сорочка свисала ниже щиколоток. Я взглянула на потолок, на всю эту великолепную лепнину, прелестное убранство королевских апартаментов.

Скрипка по-прежнему была у меня в руках.

Я поднялась. Фрау Вебер надела на меня халат, я осторожно продела правую руку в широкий длинный рукав, затем, переложив скрипку со смычком, скользнула в левый рукав. Тапочек рядом не было, но они мне были не нужны. Пол под ногами был шелковистый.

Я направилась к открытым дверям. Мне почему-то казалось неудобным играть в спальне и встретить там либо победу, либо поражение.

Войдя в огромную гостиную, я поразилась, увидев гигантский портрет великой императрицы Марии-Терезии. Роскошный стол, стулья, кушетки. И цветы. Смотри. Все эти свежие цветы, как на похоронах. Я уставилась на них.

– От ваших сестер, мадам. Карточки я не читала, но звонила ваша сестра Розалинда. И еще звонила ваша сестра Катринка. Это они велели давать вам горячий шоколад.

Я улыбнулась, потом тихо рассмеялась.

– Какие-нибудь еще звонки? – спросила я. – Не помните других имен? Например, Фей?

– Нет, мадам.

Я подошла к центральному столу, где стояла большая ваза с цветами, и принялась разглядывать пышный букет, в котором не знала названия ни одного цветочка, ни одного растения, даже обычных розовых бутонов с толстыми, покрытыми пыльцой усиками.

Старый граф с помощью юноши доковылял до дивана. Я обернулась и увидела, что Стефан стоит в дверях спальни.

– Давай, играй! Я хочу увидеть твой провал. Я хочу увидеть твой позор!

Я поднесла правую руку к губам.

– Господи, – сказала я более почтительно, чем французы произносят «mon Dieu». Моя мольба была искренней. – С чего начинать? Есть ли какие-то правила? Как мне справиться с тем, о чем я даже не подозреваю?

Тут вмешался другой голос:

– Начинай играть, и все тут!

Стефан обернулся в потрясении. Я прочла в его лице яростный гнев. Я принялась вертеться во все стороны. Увидела пораженного графа, смущенную фрау Вебер, робкого Мелникера, а затем увидела приближающегося призрака, который как раз в эту минуту открывал двери в холл. Я поняла, что и другие видят эти открывающиеся двери, но не видят призрака. Вероятно, они решили, что это сквозняк.

Призрак вошел, широко шагая, держа руки за спиной, как имел обыкновение делать при жизни, по свидетельствам очевидцев. Вид у него был неопрятный, словно он только что сошел со смертного одра, оборванное запятнанное кружево, к лицу прилипли кусочки гипса от посмертной маски.

Дверь в коридор так и осталась открытой. Я увидела, что в коридоре собираются постояльцы.

Маэстро. Сердце у Стефана разбилось, из глаз полились слезы. Мне было очень жаль Стефана, но Маэстро не знал жалости, хотя голос его звучал снисходительно.

– Стефан, ты меня утомляешь, заставляя все это терпеть! – сказал он. – Зачем ты вызвал меня в это время! Триана, сыграй для меня. Просто возьми скрипку и сыграй.

Я смотрела, как на моих глазах упрямец невысокого роста пересек комнату.

– Восхитительное сумасшествие, как мне кажется, – сказала я. – Или, может быть, это просто вдохновение.

Призрак опустился на стул, сердито поглядывая на меня.

– Вы в самом деле услышите музыку? – спросила я.

– О Господи, Триана, – сказал он, коротко махнув рукой. – Я не глух в смерти! Я не отправился в ад. Иначе меня бы здесь не было. – Он громко скрипуче рассмеялся. – Я был глух при жизни. Теперь я не живу, иначе и быть не могло. А теперь сыграй. Давай, давай, пусть у них мурашки побегут! Пусть они заплатят за каждое недоброе слово, когда-либо сказанное тебе, за каждую провинность. Или пусть заплатят за то, что ты сама пожелаешь. Причина, в конце концов, не так уж важна. Представь боль или любовь. Обратись к Богу или к тому хорошему, что есть в тебе самой. Но вырази это в музыке.

Стефан плакал. Я переводила взгляд с одного на другого. Мне было наплевать на людей в комнате. В ту минуту я подумала, что теперь мне всегда будет на них наплевать.

Но потом я поняла, что именно для них я должна сыграть эту музыку.

– Смелее, играй, – чуть более участливо сказал Бетховен. – Я не хотел, чтобы это прозвучало грубо. Правда, не хотел. Стефан, ты мой единственный ученик.

Стефан отвернулся, обратив лицо к дверному косяку, и подпер голову рукой. Озадаченные смертные зрители ждали.

Я внимательно рассмотрела каждого, пытаясь не видеть призраков, а только смертных. Я взглянула на тех, кто ждал в коридоре. Господин Мелникер пошел, чтобы закрыть дверь.

– Нет, оставьте дверь открытой.