Пердомо тут же вспомнил рекламу роскошных часов на программке концерта, где под фотографией Ане Ларрасабаль, играющей на скрипке, помещался слоган, гласивший: «Время великих артистов показывает „Клокерс“».
— Сеньора Гарральде…
— Сеньорита, — поправила она с улыбкой, полной самоиронии. — Я состарилась, но так и осталась сеньоритой.
— Хорошо, сеньорита, — повторил инспектор. — Поскольку вас не было в концертном зале, когда было совершено преступление, вы мало что можете мне сказать о событиях того вечера. Кстати, почему вас не было на концерте?
— У меня дико болели ноги, и я попросила Ане извинить меня.
Пердомо молчал. Женщина, проявив проницательность, поняла, что сейчас речь зайдет об алиби, и удивила инспектора тем, что предвосхитила его вопрос:
— И разумеется, вы захотите узнать, где я была в тот вечер, когда было совершено преступление, и, как вы, полицейские, любите выражаться, чем могу это подтвердить.
— Вы входите в ближайшее окружение жертвы. Мне не поздоровится от начальства, если в моем рапорте не будет точных сведений о том, где находились друзья и родственники погибшей во время антракта, то есть тогда, когда было совершено преступление.
— Я хотела бы, чтобы вы не думали, что меня задевают эти никчемные и рутинные вопросы. Боже мой, да они просто смешны, если сравнить все это с настоящим допросом в сериале о Макмиллане, которые я видала по телевизору в юности!
Инспектор улыбнулся непосредственности своей собеседницы и ощутил желание узнать, кто такой был этот Макмиллан, о чьих похождениях ему не приходилось слышать. Еще он задался вопросом, не скрываются ли под маской цинизма более глубокие чувства, тем более что она сама призналась, что была эмоционально тесно связана с жертвой.
— Я была в доме всю ночь, — заявила Гарральде, — и не могу доказать этого. Знаете почему? Потому что не имела ни малейшего представления о том, что мою девочку убьют. В другой раз, когда убьют кого-нибудь из моего… как вы сказали, инспектор? Ближайшего окружения? — я постараюсь разузнать о преступлении заранее, чтобы иметь возможность представить полиции алиби такое же крепкое, как это фортепиано.
Гарральде два раза стукнула костяшками пальцев по крышке инструмента в подтверждение своих слов, и фортепиано отозвалось густой, как козлиное блеяние, нотой.
— Это модератор, — объяснила она, словно извиняясь за участие инструмента в диалоге. — Он совсем не опускается, и струны остаются свободными, как будто нажимаешь на педаль. — Тут она изучающе посмотрела на инспектора и добавила: — Любопытно, инспектор, но, когда я наблюдала, как вы входите в эту дверь, у меня создалось странное впечатление, будто я вас видела раньше.
— Я присутствовал на панихиде, и наши взгляды встретились на секунду, хотя, может быть, вы этого не помните. Это была глубоко волнующая церемония, вы не находите?
— Да, да, верно.
— Проясните мне одну вещь. Хотя вы не присутствовали на концерте, я полагаю, вы знаете о странном инциденте, который произошел с Ане, когда она играла на бис. Вы знаете, что у Ане во время концерта выскользнула скрипка?
— Да, потому что на следующий день об этом писали в газетах.
— С ней когда-нибудь случалось что-то подобное?
— Нет, не припомню. Однажды у нее одновременно лопнули конские волосы на смычке. Получилось забавно: как будто ветер сдул с чьей-то головы парик, тем более что волосы смычка перепутались с ее собственными, и было непонятно, где чьи. Это было смешное происшествие, но без всяких последствий: Ане сменила смычок и начала сначала.
— Почему у нее мог упасть инструмент?
— Это случилось на девятой вариации, да? Левая рука, которая держит скрипку, должна произвести ряд очень быстрых пиццикато, то есть с силой дергать струны. Если предположить, что инструмент у Ане держался не так крепко, как если бы она пользовалась подушечкой, то возможно, скрипка выскользнула, потому что она увлеклась пиццикато.
— Она ни из-за чего не волновалась?
— Волновалась? Не думаю. Ведь Ане царила на сцене, один критик даже нашел это оскорбительным.
— Она ни с кем не ссорилась в тот день?
— Если и ссорилась, я ничего об этом не знаю. Но меня бы это очень удивило, потому что я говорила с ней за пару часов до концерта, и она была в прекрасной форме.
— По какому поводу вы с ней разговаривали?
— Чтобы сообщить, в каком ресторане ей заказан столик. Она собиралась поужинать со своим женихом и поручила мне найти для них хороший ресторан. Я сделала несколько звонков и заказала столик в итальянском ресторане «Тартини».
Пердомо слегка кивнул, подтверждая, что знает этот ресторан.
— Знаете, что я думаю, инспектор? Когда у нас из рук валятся вещи, то не потому, что мы волнуемся, нервничаем, а скорее от избытка уверенности. Ане настолько хорошо знала то, что играла, — своего Паганини! — что, возможно, слишком расслабилась.
— Держа в руках скрипку, которая стоит два миллиона евро? Мне трудно в это поверить.
— Одно дело — сколько она стоит, и другое — что может и не может случиться. Вы знаете, что произошло в прошлом году со скрипачом Дэвидом Гарретом?