Скрипка дьявола

Усаживаясь на свои места в зале, инспектор Пердомо с сыном услышали передаваемое через динамики объявление о том, что до начала концерта осталось пять минут и что публику просят выключить мобильные телефоны. Пердомо, которого мучил ни на чем не основанный страх, что телефон зазвонит во время исполнения, проверил свой мобильник в третий раз.

Открыв программку, включавшую, кроме ученых комментариев к произведениям, которые им предстояло услышать, биографии Агостини и Ларрасабаль и их портреты, Пердомо молча рассматривал изумительную красоту солистки, решив воздержаться от комментариев, чтобы не рассердить сына. Судя по выражению лица мальчика, он, казалось, загрустил по матери, но через несколько минут пришел в себя и принялся объяснять отцу, как сидят музыканты в оркестре.

— Слева от нас сидят первые скрипки, справа виолончели. Прямо — вторые скрипки и альты, а позади виолончелей контрабасы.

— А зачем у дирижерского подиума барьерчик? Неужели дирижер когда-нибудь падал в партер?

— Пап, начинаешь задавать дурацкие вопросы?

— Просто хотел немного посмеяться вместе с тобой. Я здесь впервые и слегка волнуюсь. Знаешь что…

Пердомо не закончил фразу из-за приступа сухого кашля и несколько секунд содрогался от него в своем кресле под испуганным взглядом сына.

— Если ты так закашляешься во время концерта, это конец. Придется вставать и уходить.

— Я не виноват, Грегорио. Ты ведь знаешь, из-за аллергии весной у меня всегда бывают раздражены бронхи. Прояви сострадание к бедному отцу.

Мальчик полез в карман и достал пакетик пастилок от кашля:

— На, возьми одну.

Пердомо развернул карамельку и положил в рот. Видя, как сын прячет пакетик в карман, попросил:

— Дай мне еще на случай нового приступа.

Мальчик выполнил просьбу отца, но посоветовал ему:

— Разверни сразу. Больше всего раздражает на концерте, кроме кашля, шуршание бумажек.

Человек, сидевший позади Пердомо, похлопал его по плечу, чтобы привлечь внимание. Обернувшись, инспектор увидел журналиста из «Паис», который освещал в газете подробности тяжкого преступления, остававшегося нераскрытым в течение нескольких лет, пока к расследованию не подключился Пердомо.

— Не знал, что вы меломан, — сказал ему репортер.

— Я — нет. Просто пришел за компанию с сыном.

— Поздравляю вас с окончанием боальского дела. Замечательно, когда такие трудные случаи наконец раскрываются.

— Сказать по правде, просто повезло.

— В любом случае, мои искренние поздравления.

Журналист горячо пожал ему руку, и, когда Пердомо снова повернулся к сцене, Грегорио, которому польстило то, с каким уважением репортер разговаривал с его отцом, спросил:

— Что такое «боальское дело»?

— Не так давно я помог жандармерии закончить одно дело. Мы задержали убийцу в городке Эль-Боало, это в провинции Мадрид.

— И ты мне не расскажешь?

— Нет, это довольно жуткая история. Испортит нам концерт.

— Да ну, папа. Когда мы вернемся домой, я наберу в Гугле «преступление в Эль-Боало» и все узнаю. Лучше ты сам расскажи.

Пердомо покорно вздохнул, пробурчал себе под нос что-то нелестное по адресу Интернета и, стараясь не вдаваться в подробности, рассказал сыну о своем участии в деле так называемого убийцы-единорога, психопата, который в течение нескольких лет лишил жизни тринадцать женщин, используя как орудие убийства бивень нарвала-единорога.

— Неужели в Испании есть серийные убийцы, как в фильмах? — спросил Грегорио, когда отец кончил рассказывать. — Замечательно подойдет для кроссворда!

И, вытащив из кармана брюк записную книжку, что-то записал в нее затупившимся карандашом.

— Что это? — спросил отец.

— Моя тетрадка для записи мыслей. Я же говорил тебе, что в этом году отвечаю за раздел развлечений в школьном журнале, и то, что ты сейчас рассказал, подойдет мне для кроссворда. Убийца тринадцати женщин: Е-Д-И-Н-О-Р-О-Г.

— Ты говоришь, раздел развлечений? И ты должен их придумывать?

— Ну да. Поэтому и ношу с собой эту книжечку. И каждую мысль, которая приходит мне в голову, записываю, чтобы не забыть.

Оставались последние минуты перед выходом дирижера и солистки, и инспектор окинул взглядом зал, чтобы понять, какая публика пришла слушать великую скрипачку. Публика была самая разная, от подростков в джинсах до разодетых в пух и прах дам, которые оставляли в гардеробе норковые манто. Симфонический зал, вмещавший почти две с половиной тысячи человек, был заполнен до отказа. Большая часть слушателей располагалась, как и он сам, перед оркестром, но и места сбоку от сцены были заполнены, люди сидели даже сзади, по обе стороны органа. Огромный зал был построен с таким расчетом, что все элементы его конструкции способствовали наилучшей акустике: от потолка из древесины грецкого ореха до наклонных стен, препятствовавших образованию эха.

Наконец волшебная минута настала.