Скрипка дьявола

— Завтра, когда мы будем разговаривать с родителями, — заметил Пердомо, в очередной раз меняя тему, — нам надо будет делать это очень осторожно. Естественно, семья пострадавшего всегда хочет, чтобы убийцу поймали как можно быстрее, но нам не следует вселять в них ложную надежду. Надо им объяснить, что следствие сделало важный шаг вперед, отбросив версию об арабском следе, но в то же время постараться внушить, что выяснение обстоятельств убийства — дело крайне сложное. Если я не ошибаюсь, на расследование того случая в Бургосе, о котором упомянул Гальдон сегодня утром у себя в кабинете, вам потребовалось три года.

— Ты плохо информирован, — ответил Вильянуэва высокомерным тоном. — Расследование застопорилось потому, что поначалу его вели инспекторы судебной полиции Бургоса и зашли в тупик. Когда же дело поступило в УДЕВ, оно сразу сдвинулось с мертвой точки. Ты никогда не работал с Гальдоном, но уверяю тебя: он действует как безупречно отлаженный механизм. Никогда не отдыхает. Ходят легенды, что он не уходит ночевать домой, а спит у себя в кабинете, вися на потолке, как летучая мышь. Пока мы не найдем преступника, он не даст нам вздохнуть.

Настала пауза, но не потому, что они о чем-то размышляли, а потому что сидели с набитыми ртами. Наконец Вильянуэва, у которого левый уголок рта был перепачкан соусом, воскликнул:

— Или я ужасно проголодался, или этот мерлан что-то из ряда вон выходящее!

Пердомо не ответил, потому что его внимание было поглощено умопомрачительным блюдом из кальмаров в собственных чернилах, которое только что поставили на стол темнокожим музыкантам. Негр — судя по размеру рук, контрабасист, — по-видимому, никогда не слышал о блюде, соус в котором был чернее его кожи, и поначалу решил, что над ним подшутили. Но так как официант упорствовал, музыкант в конце концов попробовал кальмаров и тут же впал в состояние мистико-гастрономического транса, из которого не вышел, пока не умял все до последнего кусочка.

— Раз уж мы попали на фестиваль, — заметил Вильянуэва через некоторое время, — можно было бы сходить на какой-нибудь концерт.

— Концерты бывают вечером, — пояснил Пердомо, — а мы завтра, после того как поговорим с родителями Ане, возвращаемся в Мадрид. Я не могу надолго оставлять ребенка одного.

— Ну, тогда я вечером схожу на джем-сейшн в «Канцлере Айяла». Говорят, будет играть Томатито.

— Делай что хочешь. — Тон инспектора ясно давал понять, что запас слов, которыми он хотел обменяться с Вильянуэвой, исчерпан. — Завтра ты должен быть в форме, и, если ты меня разбудишь в три ночи, словами дело не ограничится.

Полицейские молча дождались, пока принесут счет, и заплатили каждый за себя.

33

В тот же день в Мадриде

Андреа Рескальо всегда испытывал трудности с дверями при входе в мадридское метро с виолончелью и потому старался пользоваться такси или автобусом. Но день выдался дождливый, на улицах было полно машин, и итальянец не собирался тратить два часа жизни на то, чтобы торчать в дурацкой пробке только по той причине, что у него кончилась канифоль для смычка.

Единственный магазин в городе, где всегда имелась его любимая марка «Пирастро» — у хороших виолончелистов между различными сортами канифоли пролегает пропасть, — находился в двух минутах ходьбы от станции метро «Опера», и, хотя Андреа знал, что на входе и выходе его ждут неудобства, он без долгих раздумий погрузился в мадридские недра.

Войдя в метро, он сразу же с досадой убедился в плачевном состоянии перронов и переходов из-за забастовки уборщиков, не говоря уже об урнах — они, казалось, готовы были треснуть и развалиться на куски под грузом наваленного сверху мусора. Если он не вернулся с полпути, то лишь потому, что перспектива добраться до магазина музыкальных инструментов, когда тот будет уже закрыт, и при этом подвергнуться пытке мадридским трафиком, была еще более безрадостной, чем путешествие по этой мусорной свалке.

Как он и опасался, на выходе со станции футляр виолончели зацепился за перекладину турникета, и Рескальо некоторое время сражался с инструментом, ругаясь по-итальянски себе под нос, чтобы не ранить чувства пассажиров, нетерпеливо выстроившихся за ним в ожидании момента, когда он наконец-то справится с этим небольшим затруднением.