Скрипка некроманта

— Он бы очень разумно сделал, если бы сбежал из Риги, — сказал Паррот. — Тогда бы у нас был шанс застать его в живых. Но я подозреваю, что он отправился к единственному человеку в городе, которого знает. И если этот человек действительно посредник в переговорах с покупателем, то старик в опасности.

— Но почему он сбежал? — спросил Маликульмульк. — Что его вдруг спугнуло?

— Да вы же и спугнули, — усмехнулся Паррот. — Когда вы обругали его за ругань, Манчини понял, что вы знаете итальянский язык, и перепугался — не услышали ль вы чего-то лишнего, не брякнул ли при вас чего Баретти. С перепугу побежал искать Шпигеля или кого-то иного, о ком мы еще не знаем…

— Клянусь вам, Паррот, ничего я не слышал такого! Иначе давно бы уже пришел к вам и мы нашли этим словам объяснение!

— Вот я и говорю — его не разум прочь погнал, его нечистая совесть погнала. Ему всюду мерещилась кара за злодеяния — и, кажется, он сам, по своей воле, побежал туда, где получит воздаяние. Так бывает, — и Паррот неожиданно похлопал Маликульмулька по плечу. — Не вините себя ни в чем, Крылов, если что и случится, это — та самая воля Божья, о которой говорят теологи, в действии.

Они подъехали почти что к самой реке, стали искать трактир — где ж еще в это время может быть перевозчик, как не в трактире? Им пришлось спуститься по течению до Клеверсхольма, и там лишь удалось сговориться с лодочником-латышом, и то — благодаря Гринделю.

Сани они отправили обратно в «Иерусалим», а сами забрались в небольшую лодку. Перевозчик зажег фонарь на носу и оттолкнулся от причала. Вода была уже схвачена тонким ледком, и лодка, продавливая его, шла очень медленно. Гребцов было двое, им приходилось тяжко — весла застревали в ледяной каше. А когда удалось напасть на проплешину, свободную ото льда, лодка не сразу пошла под нужным углом к берегу, и ее потащило течением.

— Есть надежда, что мы выберемся на берег сразу за Цитаделью, — заметил Давид Иероним.

Но их высадили далеко за бастионами Цитадели, и Маликульмульк, соскакивая с борта лодки, попал-таки в воду и промочил ноги. И это бы полбеды — но шуба намокла и стала стопудовой.

— Идите скорее! — гнал его вперед Паррот. — Еще только недоставало, чтобы вы слегли с горячкой! Быстрее, быстрее! Вы бежать можете?

— Нет, — ответил, уже задыхаясь, Маликульмульк. Ему хотелось одного — сесть, хоть в снег, и перевести дух. Сесть, сесть, сесть — хоть на полминуты. Полминуты его спасут, он просто закроет глаза и придет в себя, да хоть прямо на снегу, если нет ничего более подходящего!..

— Крылов, вот огни Цитадели! — подбадривал Давид Иероним. — Еще пять минут — и мы там! Зайдете к своим приятелям, согреетесь, переобуетесь — и в замок!

Но это оказались не пять минут — пока прошли вдоль вала по берегу реки к воротам, пока объяснялись с часовыми, пока дождались знакомого Маликульмульку офицера, прошло немало времени. Паррот заставлял его ходить и даже размахивать руками. Гриндель предложил было поменяться шубами, но Паррот высмеял его — Гриндель-то в одеяние Крылова влезет и дважды им обернется, а Крылов?

Наконец Маликульмульк оказался в артиллерийской казарме, разделся и стянул с ног сапоги.

— Дайте мне хоть сухие портянки, что ли, — попросил он. — До замка доберусь, там видно будет.

Он представлял себе состояние князя, не имеющего понятия, что с супругой. С одной стороны, не Паррота же посылать с объяснениями. С другой — что будет сказано по поводу Брискорна?

— Я пойду с вами, — решил Гриндель. — А ты, Георг Фридрих, найдешь ормана и будешь ждать с ним у Южных ворот…

— Нет, — сказал Маликульмульк. — Мы никуда не поедем. Тот, кто мне нужен, живет совсем близко от замка.

Он имел в виду фон Димшица. Шулер наверняка знал что-нибудь о хозяине картежной фабрики.

— Возьмите у офицеров хоть какую-нибудь епанчу, — посоветовал Паррот, — а шубу оставьте здесь. До замка идти недалеко. А там для вас лекарство найдется. Полстакана черного бальзама на стакан горячей воды — уж бальзам наверняка у кого-нибудь есть.

Это было разумно.

Судьба, искупав философа в речке, решила, что с него, пожалуй, хватит. Поднявшись наверх, Маликульмульк узнал, что князь сидит в гостиной с Барклаем де Толли и еще какими-то господами из магистрата. Маликульмульк вызвал одну из придворных дам, передал ей записку для князя, и попросту сбежал.

Спускаясь по лестнице, он все думал о словах Паррота. У них получилось умственное сооружение: Манчини нарочно оставил скрипку под шубами и подал знак Брискорну, что ее можно взять. Из сооружения изъяли Брискорна, что осталось? Манчини, подавший знак кому-то другому?

Бедному Баретти, который вынес скрипку и передал ее посреднику, за что и поплатился? И потому Манчини врал, внушая, будто после отъезда квартета скрипка еще была у него в руках? Логично, да только в гладкую и простую картинку не вписывается канифоль, найденная в галерее. И перевернутый ящик…

Ящик, допустим, могли притащить кавалеры, как предположила княгиня. Но канифоль уронить они не могли. Кто бы мог, сидя на ящике, открыть футляр и выкинуть оттуда проклятый кусок канифоли?