Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

— Стоп-стоп-стоп. Очень хорошо. Не надо «но». Вопросов пока больше нет, перехожу к предложению. — Он демонстративно загнул рукав пиджака, взглянул на часы, шумно втянул ртом воздух. — А-а-а-х ужас какой, мои вперед, что ли? Через семнадцать минут без десяти два? Так, озвучиваю предложение: несмотря на то что за последние сутки нами, как выяснилось, сделано немало, особенно Ваней Каждым, надо признать, что от окончательного завершения этого дела и подведением под ним черты мы еще не то, чтобы совсем далеки, но, будем самокритичны, на некотором расстоянии, согласитесь. Более того, ни у одного из нас, кроме Вани, разумеется, нет ни одного приемлемого для доклада руководству предложения по поводу путей продолжения расследования. Так? Так. А предложения должны быть, если мы хотим по-прежнему получать бешеные деньги два раза в месяц в дни выплаты заработной платы. Хотим? Хотим, правда ведь, Ваня? Дело это — нахождение, обсуждение и выработка путей продолжения следствия, я так понимаю, не быстрое, раз мы до сих пор имеем в запасе всего-навсего лишь несколько моих гипотез по поводу мобильного телефона да интуитивное мое же ощущение о причастности некоего фигуранта к оному делу, на ковер сегодня к восьми нам предстоит дружной шеренгой отправляться прямо отсюда, из этого кабинета не усладив надтруженные тела свои утренним омовением, не говоря уже о прочих, часто совсем неожиданно возникающих необходимостях человеческих проявлений, поэтому — внимание! Предлагаю: дабы чуткое, можно сказать — материнское поведение нашего товарища Вани Каждого не осталось без внимания, предлагаю, прежде чем погружать себя в трясину умственных напряжений — чтобы с этим покончить раз и навсегда и больше к этому не возвращаться, предлагаю… предлагаю… что? по-у-жи-нать! Кто «за»? Все «за». Я так и думал.

Поначалу трое слушателей, рассчитывая на дельные предложения, внемали своему старшему коллеге с почтительным усердием, но в какой-то момент, когда всем, кроме Каждого, все стало ясно, расслабились. Яшин даже проворчал беззлобно:

— Старик, ты стареешь: спич затянулся — минут пятнадцать коту под хвост.

Анатолий Борисович молча смел бумаги с меринского рабочего стола, все четверо расселись вокруг в позах, точно соответствующих прерванному периоду ужина.

Второй тайм прошел в гробовом молчании, без тостов, силовых приемов и удалений.

Минут через пятнадцать Трусс на глазах у изумленных сотрудников поднялся, убрал в шкаф бутылки, стаканы, тарелки, смахнул со стола крошки, тщательно вытер его поверхность, даже подмел часть пола, чем снискал у присутствующих особо неподдельное уважение, и сказал тоном доброго пионервожатого:

— А теперь — что мы имеем с гуся. Давайте, мальчики, поочередно, коротко, по-деловому. Глядишь, успеем до восьми придавить чуток. Можно, я начну?

Ему не ответили, и это означало благодарное согласие.

— Значит так. Младшего Заботкина, у которого рыла из-за пуха не видно, за жопу не возьмешь — надо ждать экстрадиции, а это годы, если вообще возможно. Старшего я беру на себя, сдается мне — дяденька тоже в говне по уши, с нетерпением жду его возвращения. Теперь вот что: пока вы тут водку жрали, я напряженно думал и понял, что Сивый прав: сидельца надо выпускать, он нам на воле много чего в блюдечке принести может. Если хочешь, — повернулся он к Мерину, — давай «побазлаемся», готов свою репутацию замарать на алтаре общей победы — мальчик впечатлительный, может клюнуть, в «куклу» он, по-моему, поверил. Как ты?

Слова прозвучавшие для Вани Каждого шарадой — он аж недоуменно округлил сонные глаза свои — Трусс расшифровывать не стал: остальным сотрудникам все было ясно. «Базл» — на языке Анатолия Борисовича означал спор двух следователей в присутствии допрашиваемого, когда один стоит за продолжение его нахождения под стражей, другой — за изменение меры пресечения на подписку о невыезде. В таком случае благодарный подследственный, по мнению автора инсценировки, проникается желанием услужить благодетелю и легче идет на контакт с правоохранительными органами.

Мерин не ответил — он полагал, что в случае с Антоном Твеленевым этот труссовский прием категорически неуместен — человек умный, все поймет с полуслова, но предпочел не возражать: все знали, что Анатолий Борисович ревностно относился к своим многочисленным психологическим изобретениям.

— Ну что, подумай, не торопись, в любом случае я к твоим услугам. — Не получивший восторженного согласия на свое предложение, Трусс умело скрыл недовольство. — В конце концов вы с ним ровесники, может, тебе и карты в руки.

Он замолчал.

Эстафету перехватил Яшин.

— Докладываю: материальное положение семьи Каликиных оставляло желать много хорошего: мать — женщина интеллектуального ума, трудилась в библиотеке, подрабатывала какими-то переводами на дому. Можно без труда представить, как они оба вылезали вон из своих кож в попытках раздобыть лишний рубль, особенно если учесть, что мальчик недавно начал баловать себя травками…

— Это откуда? — подал голос Анатолий Борисович.