Под ручку она потащила его по мраморной дорожке, с двух сторон усаженной яркими цветами. Дорожка оказалась не короткой, вела, было впечатление, в никуда, в лучшем случае – в лес, ибо никакого сооружения, похожего на жилище, в перспективе не наблюдалось, а когда миновало часа полтора и на горизонте миражом заалело некое кирпичное нагромождение, своими габаритами способное заткнуть за пояс любые средневековые поместья иных эстрадных нуворишей, стало очевидно, что в этом богом заброшенном уголке коротают свой век люди, знакомые с нелегким экономическим положением России разве что понаслышке. За время продвижения к гостевому отсеку правого крыла четырехэтажного корпуса парадного флигеля строения «взрослая женщина» успела: представиться Лериком; вскрыть некоторые душещипательные фрагменты непростой своей биографии, связанные с номенклатурным прошлым родителей, ныне влачащих весьма скромное существование («Подумайте, Сева, столько сделать для страны и в результате остаться практически ни с чем. Если бы не мы с Аммосом – неизвестно, как бы они выжили»); успела попенять нынешним книжным издательствам, в одночасье напрочь лишившимся всякого литературного вкуса и понимания высоты предназначения истинных тружеников пера с наступлением «этого жуткого смутного времени» («Поверьте, Севочка, Моську печатали на тринадцати языках: Болгария, Венгрия, Румыния, Польша, Чехословакия, ГДР, Куба, Китай, Монголия… и еще там какие-то…» – «И разные прочие шведы», – вставил Мерин. «Нет, нет, – замотала головкой Лерик, – шведы не печатали». – «Наверное, еще Корея?» – «Совершенно точно, Северная Корея, они все у нас на полке, я вам покажу, Моська ими до сих пор гордится…» – «А Моська это…?» – «Это сокращенный Аммос, так его папа назвал однажды и пошло…»); успела пару раз, неловко оступившись, «чуть не упасть» с мраморной дорожки, предоставляя Мерину галантную возможность убедиться в упругости и бесскладочности ее моложавого тела, а когда этого ей показалось недостаточно, успела, взяв его за руку, принудить присесть рядом с собой на корточки, наклониться долу и обратить внимание на какое-то весьма невыразительное соцветие, вопрошая лукаво-невинно: «Посмотрите, какая прелесть, правда ведь прелесть, не говорите, что вы равнодушны к природе, все равно не поверю» – при этом лямочки ее вежд смежились и меринскому взору предстали два явления, которые по самому строгому гамбургскому счету нельзя было отнести к разряду недостатков их владелицы. «Ой, простите, – с некоторым запозданием отреагировала на произошедший конфуз Лерочка, и ей даже удалось покрыть свое личико румянцем, – пойдемте в этот домик, он у нас специально для гостей».
Они к этому моменту завершили путешествие по мраморной дорожке.
– Дело в том, что я не совсем гость. А если и гость, то, как говорится, непрошеный. – Мерин отчаянно старался вскопать полосу препятствий между собой и Дериком, но пока это у него не очень получалось. – Я пришел по делу, для вас, может быть, не очень приятному, но такова моя работа: искать преступников и привлекать их к уголовной ответственности. А преступление, как вам известно, налицо, преступление, совершенное в особо крупных размерах…
Лерик широко улыбнулась.
– Господи, как вам не идут эти выражения: преступники, уголовщина, размеры какие-то… Я нашу милицию, увы, не очень-то жалую, все эти гаишники, оборотни в погонах, мздоимцы…
Вы не похожи на милиционера, Севочка, вам я готова рассказать все, что знаю, абсолютно все, но, к сожалению, знаю-то я почти ничего, может быть, слышали – мы с моим мужем Маратом разошлись, я там на Тверской не бываю почти, раз в год разве что…
– Простите, Валерия Модестовна…
– Да господь с вами, Севочка, меня даже сыновья называют Лериком.
– Хорошо, Ле…рик, – Мерин запнулся, для него это было так же дико, как, к примеру, Скоробогатова назвать Юриком, – скажите, вы давно расстались с Маратом Антоновичем?
– С Маратом? – зачем-то уточнила она. – Как вам сказать… Ну давайте все-таки заглянем внутрь на огонек, не на улице же нам общаться, тем более что вас интересуют такие интимности, как вы полагаете, Севочка? Вы не сердитесь, что я вас Севочкой называю?
– Нет, нет, пожалуйста, – поспешил заверить ее Мерин, мучительно соображая, о каких таких «интимностях» идет речь.
Они поднялись по ступенькам и оказались в просторном холле с многочисленными хаотично расставленными диванами, креслами, столами, диванчиками и столиками. Все остальные атрибуты благосостояния располагались строго по своим местам: камин в углу, плоский экран домашнего кинотеатра у стены, на стене картины, на полу ковры, на потолке люстры. Мерину подумалось, что сейчас его попросят, как нередко случается при входе в музейные залы, снять обувь и надеть тапочки.
– Нравится?
– Что именно? – искреннее удивление Севе решительно удалось.
– Ну… все… – Лерик изобразила пухлой ручкой полукруг, – все это, я старалась…
– Дд-а-а, неплохо… – с выражением владельца многопалубных яхт снисходительно заключил Мерин.
Она рассмеялась, встала вплотную перед ним, слегка обняла за плечи.