Скрипка Зюси

— …и таких мелочей — тысячи, — вдохновенно продолжал Феррони, хотя из него всю душу вытряхнуло на этом чертовом мосточке. — Взять хотя бы нашего толстозадого буцефала! — Феррони потянулся к жидкому пегому хвосту с оголенной репицей старого мерина, шагавшего на негнущихся ногах, раскачивая боками, перед повозкой. — De factо: хвост и хвост, а ведь не всякий конский волос пойдет на смычок, — но лишь упругий, крепкий и певучий. Vis vitalis, сынок, жизненная сила, которая всегда в движении — вот что служило материалом для скрипичных патриархов…

Вдоль облупившейся дверной доски, вытянув рожки и оставляя влажный серебристый след, ползла виноградная улитка с пятнистой оливковой раковиной, закрученной спиралью.

— Вглядись-ка в ее завиток, — Феррони осторожно взял улитку и пересадил ее на ладонь Зюсе. — Улиток много, а такой завитушки нигде больше не найти! Вот так и на головке грифа завитушка — автограф мастера. Какая у него жизнь — такой и завиток…

Сколько лет прошло, а этот сумрачный глуховатый голос звучит и звучит в Зюсиных ушах. Зюся охотно вступает в разговор, что-то спрашивает, советуется, получает консультации.

— С кем ты там разговариваешь? — удивляется Дора.

— С дядей Ваней, — отвечает Зюся.

— Его давно нет на свете, — обижается Дора, — а я — вот она — живая и нежная, но тебе дороже он, а не я!

Зюся с ней не спорит, голову опустил и скребет арку деки, памятуя завет Феррони:

— Жизнь музыканта и судьба мастера, Зюська, да что там! Сама гармония Вселенной — зависят от того, как ты выдолбишь высоту свода!..

Нет уже дедушки Меера, душа его успокоилась накануне праздника Йом Кипур в тот миг, когда он молился за своих детей, чтобы все они были чисты перед Богом и людьми. Отдыхает после долгих трудов Рахиль. Рано, до обидного рано, покинул этот мир клезмер Шлома, огненной кометой пронесшийся над Витебском и его окрестностями.

Сильно обветшали те, кто веселился и плясал под его цыганскую скрипку, в одну из осенних звездных ночей разобранную Зюсей на мельчайшие подробности, — скрипку, быть может, не простых, а королевских кровей, к сердцу которой сам Джованни Феррони, прозревший мировращение, подобное сновидению, наваждению и прочее, — как ни бился, как ни ворожил, как ни склеивал деки с обечаечками, ни сочленял гриф из красного палисандра с эбеновым подгрифком, шейкой и завитком, как он ни тянул струны к колкам, — не смог подобрать ключа.

С горечью я отмечаю этот факт, ибо лично моей палитре куда ближе радужные тона, и если бы я тут что-то сочиняла, я бы немедленно возвестила о том, что Зюся оказался свидетелем чуда: на его глазах скрипка Шломы воскресла и заиграла лучше прежнего, но — увы.

Не то чтобы Феррони напортачил (в Витебске, если напортачат — сделают все возможное, чтоб никто не заметил). За полтора месяца он привел инструмент в безупречное состояние. Было дело, он отремонтировал скрипку Страдивари! По чертежам старинной книги воссоздал виоло де бончо 1636 года Николо Амати. Чтобы клезмер Блюмкин вновь обрел кормилицу, Ваня в ход пустил весь наличный инструментарий. Клей, которым он склеивал скрипку Шломы, был настолько хорош, — им Феррони приклеил себе передний зуб, и этим зубом обгладывал до конца своих дней вареные свиные колени!

Ab imo pectore, из самой глубины души — все было выверено и точно, звук разборчивый, ясный, отчетливый, внятный. Только вот беда — Феррони слышал эту скрипку, когда она и впрямь служила обителью песнопений, он помнил ее силу, теплоту и блеск, энергетические токи, ветер и волшебные пространства. И, завороженный памятованием этого предвечного света, звука, бывшего еще до начала времен, дядя Ваня — хоть тресни! — никак не мог от нее добиться соединения с небесными сферами. Таинственная трепещущая точка — punctum saliens — ускользала от него, скрипка Шлома не соглашалась петь по-прежнему.

— Caramba! — ворчал Феррони, сидя на треногом кресле из карельской березы с драной обшивкой, в своем допотопном плюшевом сюртуке. — Легче выстрогать дюжину новых скрипок, чем собрать одну эту.

— Значит, надежды нет? — спросил Шлома, явившись, наконец, за скрипкой.

— Могу вам помочь только вздохом, — сумрачно отозвался Феррони. — Пес ее знает, бен Шлома. Это или чума, или Божий перст.

А то Шлома сам не знал, у него была бешеная интуиция.

— Будь, что будет Джованни. Я привык водить смычком, мне трудно остановиться.

А пропадать — так с музыкой. — Он забрал скрипку, хотел расплатиться за работу, но старик отвел его руку.

— Я сделал все, что мог, и пусть кто-то сделает лучше: но в наших руках — лишь оболочка ангела. То недолет, то перелет, бен Шлома. Пытайтесь облегчить звук — он станет полнее и опрятнее. Ведь вы такой виртуоз. Да будет с вами благословение божие.