Скрюченный домишко

– Наверняка. Больше некому.

– Вы уверены? Подумайте, миссис Леонидис. Больше ничего не приходит вам в голову? Может быть, с кем-то у него возникли дурные отношения? С кем-то он поссорился? Кого-то обидел?

Она по-прежнему смотрела на него с вызовом в широко раскрытых глазах.

– Понятия ни о чем таком не имею, – сказала она.

– Вы говорили, что днем ходили в кино?

– Да, я вернулась в половине седьмого, как раз пора было делать укол инсулина… Я сделала укол, как всегда, и вдруг он… ему стало нехорошо… Я перепугалась, побежала к Роджеру… Я уже все вам рассказывала. Что ж, мне десять раз рассказывать одно и то же? – В голосе появилась визгливая истерическая нотка.

– Прошу прощения, миссис Леонидис. А сейчас могу я поговорить с мистером Брауном?

– С Лоуренсом? Зачем? Ему ничего не известно.

– И все-таки я хотел бы с ним побеседовать.

Она бросила на Тавернера недоверчивый взгляд:

– Он сейчас в классной комнате, занимается латынью с Юстасом. Ему зайти сюда?

– Нет, мы сами туда зайдем.

Тавернер быстрыми шагами вышел из комнаты. Мы с сержантом последовали за ним.

– Вы на нее нагнали страху, сэр, – заметил сержант.

Тавернер что-то проворчал. Поднявшись еще на несколько ступенек и пройдя коридором, он привел нас в просторную комнату, выходящую окнами в сад. За столом сидели молодой блондин лет тридцати и красивый темноволосый мальчик лет шестнадцати.

При нашем появлении они подняли головы. Брат Софии Юстас уставился на меня, Лоуренс Браун устремил отчаянный взгляд на старшего инспектора.

Мне еще не приходилось видеть человека, до такой степени парализованного страхом. Он встал, потом сел. Потом буквально пискнул:

– Доброе… утро, инспектор.

– Доброе утро, – резко ответил Тавернер. – Могу я с вами побеседовать?

– Да, конечно. С удовольствием. Если, конечно…

Юстас поднялся:

– Мне уйти, старший инспектор? – Голос был приятный, тон слегка надменный.

– Мы… мы продолжим занятия позже, – пролепетал учитель.

Юстас с небрежным видом направился к двери. Я заметил какую-то напряженность в его походке. Выходя, он поймал мой взгляд и, проведя пальцем себе по горлу, ухмыльнулся. Затем закрыл за собой дверь.

– Итак, мистер Браун, – начал Тавернер, – анализ все расставил на места. Причина смерти мистера Леонидиса – эзерин.

– Я… Вы хотите сказать… значит, мистера Леонидиса действительно отравили? Я все надеялся…

– Его отравили, – резко проговорил Тавернер. – Кто-то подменил инсулин глазными каплями.

– Не могу поверить… Невероятно.

– Вопрос в том, у кого была причина для этого.

– Ни у кого. Абсолютно ни у кого! – Молодой человек возбужденно повысил голос.

– Вы не хотите, чтобы присутствовал ваш адвокат?

– У меня нет адвоката. Он мне не нужен. Мне нечего скрывать… нечего.

– Вы отдаете себе отчет в том, что все ваши заявления записываются?

– Я невиновен… уверяю вас, невиновен.

– Ничего другого я и не предполагал. – Тавернер помолчал. – Миссис Леонидис как будто много моложе своего мужа?

– Да… кажется… да, это так.

– Ей, вероятно, бывало иногда скучновато?

Лоуренс Браун ничего не ответил, только облизнул пересохшие губы.

– Должно быть, ей было приятно иметь компаньона своего возраста, живущего тут же?

– Я… нет, вовсе нет… то есть… не знаю.

– Мне кажется вполне естественным, чтобы между вами зародилась привязанность…

Молодой человек бурно запротестовал:

– Нет, нет, никакой привязанности! Ничего похожего! Я знаю, что у вас на уме, но это не так! Миссис Леонидис всегда была ко мне добра… Я испытываю к ней величайшее… величайшее уважение… но ничего больше, ничего, уверяю вас. Просто чудовищно предполагать такие вещи! Чудовищно! Я бы не мог никого убить… или подменить пузырьки… или сделать еще что-нибудь такое ужасное. Я человек чувствительный, у меня слабые нервы. Меня сама мысль кого-то убить приводит в содрогание… и все это поняли… Я против убийства по религиозным соображениям… Поэтому в войну я работал в госпитале, поддерживал огонь под котлами… Невыносимо тяжелая работа… Долго я там не проработал… и тогда мне разрешили преподавать. Я вкладывал все силы в занятия с Юстасом и Жозефиной – она очень умна, но трудный ребенок. Все ко мне были так добры – и мистер Леонидис, и миссис Леонидис, и мисс де Хевиленд. И вот теперь такой ужас… И вы подозреваете в убийстве меня… меня!

Инспектор Тавернер наблюдал за ним с медленно возраставшим интересом.

– Я этого не говорил, – заметил он.

– Но вы так думаете! Я знаю! Все они так думают! Они так смотрят на меня… Я… я больше не могу с вами разговаривать. Мне нехорошо. – И он бросился вон из комнаты.

Тавернер медленно обернулся ко мне:

– Ну, что вы о нем думаете?

– Он смертельно напуган.

– Да, я вижу. Но убийца ли он?

– Если хотите знать мое мнение, – вмешался сержант Лэм, – у него бы пороху не хватило.

– Да, голову он никому бы не размозжил и из пистолета не выстрелил, – согласился старший инспектор. – Но в данном случае – много ли было нужно? Всего-то переставить две бутылочки… и помочь очень старому джентльмену покинуть этот свет сравнительно безболезненным способом.

– Можно сказать, легкая смерть, – вставил сержант.