Скрюченный домишко. День поминовения

– Я пригласил вас сюда, мистер Леонидис, – продолжал отец, – не для того, чтобы делиться с вами новой информацией, а, наоборот, чтобы получить от вас сведения, которые вы утаили прежде.

Роджер с озадаченным видом уставился на моего отца:

– Утаил? Нет, я все вам рассказал – абсолютно все!

– Не думаю. У вас ведь состоялся разговор с покойным незадолго до его смерти, в тот же день?

– Да, да, мы пили с ним чай, я вам говорил.

– Да, говорили, но вы скрыли, о чем шел разговор.

– Мы… мы просто беседовали.

– О чем?

– О повседневных событиях, о доме, о Софии…

– А о фирме ресторанных услуг?

Видимо, я до этой минуты надеялся, что Жозефина все выдумала. Но теперь надежды мои разлетелись в прах.

Роджер переменился в лице. Выражение нетерпения мгновенно сменилось чем-то близким к отчаянию.

– О боже, – пробормотал он.

Он упал на стул и закрыл лицо руками.

Тавернер заулыбался, как довольный кот.

– Вы признаете, мистер Леонидис, что вы не были с нами откровенны?

– Откуда вы узнали? Я думал, никто не знает, не представляю, каким образом это стало вам известно.

– У нас есть свои способы выяснять разные вещи.

Последовала многозначительная пауза.

– Вы видите теперь, что лучше рассказать нам правду.

– Да, да, конечно. Я расскажу. Что вы хотите знать?

– Верно ли, что ваша фирма на грани банкротства?

– Да. И предотвратить этого нельзя. Катастрофа неминуема. Какое было бы счастье, если бы отец умер в неведении… Мне так стыдно… такой позор…

– Могут ли вам предъявить уголовное обвинение?

Роджер резко выпрямился:

– Нет, нет. Это будет банкротство, но банкротство достойное. Кредиторам будет выплачено по двадцать шиллингов с фунта, даже если мне придется добавить личные сбережения, что я и сделаю. Нет, позор в том, что я не оправдал доверия моего дорогого отца. Он мне верил. Отдал мне свой самый большой концерн, самый любимый. Он ни во что не вмешивался, никогда не спрашивал, что я делаю. Он просто… доверял мне. А я подвел его.

Отец сухо сказал:

– Вы говорите, уголовное преследование вам не грозит. Почему же вы тогда с женой собирались улететь за границу втайне от всех?

– И это вам известно?

– Да, мистер Леонидис.

– Как вы не понимаете? – Он нетерпеливо наклонился вперед. – Я не мог открыть отцу правды. Получилось бы, как будто я прошу денег, поймите. Как будто я прошу еще раз поставить меня на ноги. Он… он очень любил меня. Он захотел бы помочь. Но я не мог… Не мог больше. Все равно… это опять кончилось бы провалом… Я неудачник. У меня нет деловой хватки. Я совсем не такой, как мой отец. Я всегда это знал. Я старался. Но у меня ничего не выходило. Как я был несчастен. Господи боже! Вы не знаете, до чего я был несчастен! Все время пытался выкарабкаться, надеялся привести дела в порядок, надеялся, что дорогой мой отец ничего не узнает. И вдруг – конец, катастрофы уже было не избежать. Клеменси, моя жена, она поняла меня, согласилась со мной. Мы разработали план. Ничего никому не говорить. Уехать. А там пусть разразится буря. Я оставлю отцу письмо, все объясню, расскажу, как мне стыдно, попрошу простить меня. Он так был всегда добр ко мне, вы не представляете. Но делать для меня что-нибудь было уже поздно. Вот я и хотел не просить его ни о чем, чтобы даже и намека на просьбу не было. Начать где-то жизнь сначала. Жить просто и смиренно. Выращивать что-нибудь. Кофе… или фрукты. Иметь только самое необходимое. Клеменси придется нелегко, но она поклялась, что не боится. Она замечательная – просто замечательная.

– Понятно. – Голос отца звучал холодно. – И что же заставило вас передумать?

– Передумать?

– Да. Что заставило вас пойти к отцу и все-таки попросить финансовой помощи?

Роджер непонимающим взглядом уставился на моего отца:

– Я не ходил!

– Оставьте, мистер Леонидис.

– Да нет, вы перепутали. Не я пошел к нему, а он сам вызвал меня. Он что-то услышал в Сити. Очевидно, прошел какой-то слух. Ему всегда становилось все известно. Кто-то ему сказал. Он за меня взялся как следует, и я, конечно, не выдержал… Все ему выложил. Сказал, что мучаюсь не столько из-за денег, сколько от сознания, что подвел его, не оправдал его доверия! – Роджер судорожно сглотнул. – Дорогой отец, – проговорил он. – Вы и представить себе не можете, как он ко мне отнесся. Никаких упреков. Сама доброта. Я сказал ему, что помощь мне не нужна, даже лучше, если он не станет помогать. Я бы предпочел уехать, как и собирался. Но он и слышать ничего не хотел. Настаивал на том, чтобы прийти мне на помощь и снова поставить на ноги нашу фирму.

– И вы хотите, чтобы мы поверили, будто ваш отец собирался оказать вам финансовую поддержку? – резко сказал Тавернер.

– Ну разумеется. Он тут же написал своим маклерам и отдал распоряжения.

Очевидно, он заметил выражение недоверия на лицах обоих инспекторов. Он покраснел.

– Слушайте, – сказал он, – письмо до сих пор у меня. Я обещал отцу отправить его по почте. Но потом… такое потрясение… суматоха… Я, конечно, забыл про него. Оно, наверно, у меня в кармане.