Скрюченный домишко. День поминовения

Частенько, глядя на сидевшую напротив жену, он преисполнялся радостью — какая замечательная у него помощница, именно о такой жене он и мечтал. Ему нравились нежные и чистые очертания ее головы и шеи, прямой взгляд карих глаз из-под ровных бровей, высокий белый лоб и слегка надменный орлиный нос. Она напоминала ему скаковую лошадь — ухоженная, породистая, горделивая. Да и спутница идеальная — в их головах стремительно рождались схожие мысли, они делали одинаковые выводы. «Что ж, Стивен Фарради, — говорил он себе, — неприкаянный мальчик сумел найти свое место в жизни». Все складывалось так, как он замышлял.

Ему было слегка за тридцать, а успех уже ломился к нему во все двери.

Именно в таком триумфальном настроении Стивен отправился с женой в Швейцарию, отдохнуть две недели в Санкт-Морице — и в вестибюле гостиницы увидел Розмари Бартон.

Что именно произошло с ним в тот момент, известно только Богу. Но поэтичные слова, которые он когда-то адресовал другой женщине, сыграли с ним злую шутку. Он увидел женщину на другом конце комнаты — и влюбился. Безоговорочно, безумно, как в омут головой. Это была какая-то безотчетная, безудержная телячья любовь, какую положено испытывать в юношеском возрасте, а потом забыть, как дурной сон.

К мужчинам, которые могут быть одержимы страстью, он себя не относил. Пара мимолетных интрижек, легкий флирт — вот и все, что он мог вложить в понятие «любовь» на основании личного опыта. Плотские утехи его не вдохновляли. Он сказал себе, что для подобных развлечений слишком привередлив.

На вопрос о том, любит ли он свою жену, Стивен ответил бы: «разумеется» — в то же время он прекрасно знал, что ему и в полову не пришло бы на ней жениться, будь она дочерью, скажем, сельского джентльмена без гроша за душой. Она ему нравилась, он ею восхищался, был к ней глубоко привязан и по-настоящему благодарен — ведь стать тем, кем он стал, ему помогло ее положение в обществе.

И вдруг... влюбиться до полного самозабвения, страдать, как неоперившийся юнец... он и представить не мог, что способен на такое.

Розмари целиком и полностью завладела его мыслями.

Очаровательная улыбка, густые каштановые волосы, шикарная фигура, покачивание бедрами. Он потерял аппетит, потерял сон. Они вместе ходили на лыжные прогулки. Он с ней танцевал. Держа руку на ее талии, он знал — он жаждет эту женщину, ничего другого на свете не хочет, как ее! Вот оно, это страдание, эта неудержимая болезненная страсть — вот что такое любовь!

При всей пылкости по отношению к предмету вожделения, Стивен не забывал поблагодарить судьбу, которая одарила его умением скрывать свои чувства. Никто не должен ни о чем догадаться, никто не должен знать о его к Розмари чувствах — кроме самой Розмари.

Бартоны уехали на неделю раньше, чем Фарради. Стивен сказал Сандре, что в Санкт-Морице скучновато. Может, есть смысл вернуться в Лондон пораньше? Сандра покорно согласилась. Они вернулись, и через две недели Стивен стал любовником Розмари.

Период невразумительного экстаза — бурный, лихорадочный. Сколько это длилось? Максимум полгода. В эти полгода Стивен вел свои дела, как обычно, навещал избирателей, задавал вопросы в парламенте, выступал на разных совещаниях, обсуждал политику с Сандрой, но думал только об одном — о Розмари.

О-о, их тайные встречи в маленькой квартирке, ее красота, пылкие ласки, какие он обрушивал на нее, их нежные объятья... Вот она — воплощенная мечта! Когда чувства превыше рассудка.

А потом — пробуждение. Внезапное. Словно выехал из тоннеля на дневной свет.

Только что — потерявший голову любовник, и вот он снова Стивен Фарради, который думает: надо бы встречаться с Розмари пореже. Черт, ведь они же страшно рискуют! Ведь если Сандра что-то заподозрит... Он украдкой поглядывал на жену за завтраком. Слава богу, она ни о чем не подозревает. Нет, конечно, ей такое и в голову не может прийти. Он как-то объясняет свои поздние приходы домой, не всегда ловко. Другая уже почуяла бы неладное. Но Сандра, слава богу, особой мнительностью не отличалась.

Стивен перевел дыхание. Нет, правда, они с Розмари ведут себя безрассудно! А ее муж — он-то как не видит, что творится у него под носом! Из тех наивных чудаков, кому подозрительность не свойственна — он ведь намного старше ее.

До чего же она очаровательна... Внезапно мысли его перенеслись на поле для игры в гольф. Песчаные дюны, свежий ветер, ходишь себе с клюшкой, потом взмах, удар с подсечкой — и мячик, что спокойно лежал на метке, взмывает в небо.

Мужское общество. Брюки, гольфы, набитые табаком трубки. И никаких женщин!

— Давай съездим в Фэйрхейвен? — внезапно предложил он Сандре.

Она с удивлением подняла голову:

— Хочешь проветриться? А вырваться сможешь?

— Пожалуй, в середине недели. Поиграл бы в гольф. Что-то я застоялся.

— Можем поехать хоть завтра. Только Эстли придется отменить, мы договорились на вторник. А с Ловатами что делать?

— Давай их тоже отменим. Придумаем, что сказать. Хочу поменять обстановку.