Скрижали

Вслед за ним из конторы вышел человек в солдатской ушанке, издали помахал рукой, крикнул:

— Здравствуйте! Здравствуйте! С приездом! — Он подошёл, поздоровался. — Не узнали меня? Я Шовкат. Возил вас со Стахом на Шахское озеро.

— Узнаю, — Артур пожал узкую ладонь крепкого смуглого парня. — А почему теперь Иван Степанович сам водит газик?

— Рыночные отношения, — улыбнулся Шовкат. — Пересел вот на эту Беглянку, бензин не нужен, хорошо! Добываю американские деньги для заповедника. Вот сейчас Стах так и сказал: вся надежда на меня. Если не боитесь, идём в гараж, там как раз дойка.

— Серпентарий завели? — Артур без особой охоты зашагал за Шовкатом.

…В бетонном гараже горело электричество. За столиком с микроскопом и чашечками Петри узкоглазая лаборантка сосредоточенно вылавливала кого‑то пинцетом в пузатой баночке из‑под мёда. Точно такие же баночки сотнями теснились на длинных деревянных стеллажах.

В каждой из них оказалось по скорпиону.

Сжатая пинцетом лаборантки тварь, одновременно похожая на паука и рака, бессильно извивалась, взмахивала хвостом с коготком на конце и оставляла на стенке чашечки чуть заметную каплю.

— Угадали, — сказал Шовкат, — хотим ещё серпентарий завести. Выдаивать змей тоже выгодно. Дороже золота этот яд.

«Господи, — думал Артур, — ну зачем ты сотворил такую мразь?» Вспомнилось, как однажды не здесь — на Кавказе видел похороны ребёнка, ужаленного скорпионом. И в то же время он поймал себя на сложном чувстве, какое ощутил вчера, глядя на обречённую змею в клетке.

Шел обратно к конторе вдоль сверкающего на солнце, позванивающего струями арыка, мучительно думал: «Зачем? Не может быть, чтоб не было какого‑то смысла в существовании скорпионов, змей. Но если смысл, замысел есть, он в принципе непостижим — к чему биться головой о стенку, о мироздание? Течет вода. Вот пчела пролетела. Цветут яблони. Чего, Артур Крамер, тебе ещё надо? Анна на пятнадцать лет младше, и Ты, Творец, её забрал. Меня оставил. Зачем? Для какой цели?»

У крыльца, окружённый егерями, стоял Стах. Приземистый, в брезентовом костюме. На спине пузырилась неумело пришитая заплата.

— Садись! — обернулся он к Артуру. — Через минуту едем.

Тот забрался в газик, сел на переднее сиденье, отодвинул в сторону от ног тяжёлую пластмассовую канистру с водой, которую Стах всегда возил с собой, отправляясь в дальние путешествия.

«Куда еду? Зачем? Нет цели, нет смысла», — продолжал думать Артур, но это была инерция мысли, ибо душа его по–детски радовалась тому, что должно было начаться через минуту, вот–вот…

— Как ты думаешь, — спросил он Стаха, когда они наконец выехали из города и помчались по стреле автомагистрали, — зачем Бог создал змей, скорпионов?

— Видишь ли, американцы и немцы готовы платить бешеные деньги за яд. Шовкат знает места, неделями один в горах то на этом газике, то на своей Беглянке. Ловит, рискует жизнью. У него даже сыворотки с собой нет, противоядия. Может, сегодня достану. Всё исчезло. Кстати! Обожди меня ещё минутку! — Он тормознул у стоящего на отшибе магазина «Электротовары», но, прежде чем выйти, достал бумажник, стал пересчитывать деньги. Потом начал шарить по карманам куртки.

— Подкинуть тебе? Что ты собираешься покупать?

Стах отмахнулся, вышел. И вскоре вернулся с каким‑то пакетом.

— Я не о том спрашивал. Смотри: величественно, прекрасно вокруг — горы, пустыня. Вон орёл повис над хребтом. И одновременно здесь же скорпионы, змеи, смерть.

Стах искоса глянул на него.

«Мучаю человека дурацкими вопросами, морочу голову», — думал Артур.

А Стах вдруг запел: «Ах ты ноченька, ночка тёмная, ночь осенняя!..»

Все вокруг было залито солнцем, впереди над шоссе дрожал и струился горячий воздух, вспугнутые газиком хохлатые азиатские жаворонки взлетали с обочины, вонзались в слепящую голубизну.

Репертуар Стаха был неисчерпаем. Украинские и русские народные песни, песни времён гражданской войны… Хотя стрелка спидометра стояла за отметкой сто километров, Стах легко вёл машину, голос его набирал силу: «Там вдали за рекой загорались огни, в небе ясном заря догорала, сотня юных бойцов из будённовских войск…»

Он вдруг смолк. Потом зло сказал:

— Столько голов полегло! Говоришь: змеи, скорпионы… А эти Сталины, коммунисты скольких людей отравили своим ядом.

— Они не коммунисты, — отозвался Артур. — Коммунистами были те, кто жизнь отдавал за то, чтобы люди любили друг друга. Безвестные, они гибли в тюрьмах, под расстрелом.

— Неужто, Артур, ты в душе коммунист?

— Иван Степанович, пойми, я могу быть только в одной партии — партии Иисуса Христа.

Стаху стало чудноʹ. До сих пор подобных разговоров у них никогда не было.

— Ты не оголодал? Давай заглянем к одному моему другу.

— Как хочешь, — безразлично откликнулся Артур. Он с досадой думал об этом разговоре со Стахом, о том, что простые, казалось бы, очевидные истины ещё нужно доказывать, и не словами — делом. Пока это произойдёт, сколько крови прольется… Не вина Сына Божьего, что двадцать веков христианства увенчались фашизмом.