Скромные бродячие музыканты

– Дюйма на три, – отвечал ему выглядывающий из-за ограждений гном, отгрызая ноготь. – Тьфу! Ленивая же скотина, – у кардинала от злости покраснели зенки.

– Колесовать!

– Кого? – вояки не успели удивиться, как солдаты взяли их под руки и унесли. Через минуту им на смену пришел сан с луком и безрукий гном на ходулях.

– Поднять ворота! – скомандовал кардинал и накаченный до предела крутильщик барабана приступил к прямым обязанностям.

Ворота быстро поднимались, закатывая лошадь и музыкантов внутрь. Преследующие их насекомые полезли через ров. Некоторые отвлекались на аперитив в лице лежащих там тел, но другие стремились к основному блюду. Как только они поползи вверх, липнув лапками к стене, из котлов полилась смола. Она не могла остановить нападение, лишь замедлить, чего нельзя было сказать о полетевшей следом стреле с горящим наконечником. Вспыхнуло пламя. Пронзительный писк ещё долго действовал на нервы солдат, которые спали после ночного дежурства в казармах неподалеку. В воздухе закрепился зловонный запах навоза.

– Когда вы успели отрастить копыта? – лежа в общей куче у подножья поднятых ворот, поинтересовался Галош. Замученная лошадь накрыла обоих музыкантов, из последних сил глотая воздух.

– Свали с меня! – приказывал Шло в попытке ее поднять, но вспотевшие ладони скользнули по седлу и кобыла упала ему на живот. – Ох ты… Нет у меня копыт, кретин!

– Как говорил один многовековой монах через десять лет после очередного перерождения: «Кто обзывается, тот сам так называется». – В отличие от коллеги, аккордеонист спокойно лежал придавленный задницей кобылы.

– Я почему-то не слышу извинений. Ты меня бросил!

– Я? Да как вы смели подумать о таком? – он взялся за лежащее перед ним стремя и ударил им по коллеге. – Я был убежден, что вам известно о гиганте и вы бежали следом. Каково было мое удивление, когда у ворот стражник встретил только меня! Я выпросил лошадь для нас.

– Мою лошадь! – Кардинала привезли в строительной тачке, украшенной звенящими колокольчиками из золота. Двое солдат, надрывно мыча, вывалили его на мясистые ноги. – Сладкая моя, – он потянулся к лошади. Та никак не могла остыть после самой быстрой скачки в жизни. При ходьбе жир кардинала перетекал то на левую, то на правую сторону тела, от чего казалось, что следующий шаг станет фатальным. – Поднять ее, ну же!

Замученные солдаты переглянулись, и у обоих промелькнула мысль: «может все-таки четвертование?», но тот, что был с рассеченной губой, отрицательно цыкнул.

– Дети.

– А ну быстро! – крикнул кардинал.

Лошадь поставили на копыта, но долго та не устояла.

– Замучили тебя, бедненькую! А ну быстро под нее и в стойла! Аккуратней, балбесы! Это не бабы ваши в… Аккуратней сказал! А вы! – обратился он к музыкантам. – Мою Лапушку! Да у вас места под ногтями от иголок не останется! Жеребцы с вашими останками будут до края континента скакать! Из ваших костей сделают мыло и отдадут самым грязным бомжам…

– Подождите, – попросил Галош, чиркая пером в тетрадке. – Самым грязным бомжам. Записал. Продолжайте, пожалуйста.

– Й… – кардинал вдохнул, выпрямился и грозно замахал сарделькаподобным пальцем, но сбился с мысли, согнулся и нахмурился. – На кол их! – приказал он и плюхнулся на продавленные подушки в тачке. Ничего не происходило. – На кол этих и тех, кто не пришел по приказу! – Ничего. Словно всему миру стало на него наплевать. – На кол… – надрывный писк оборвала ладонь обладателя аккордеона, что легла на заплывшее жиром плечо.

– Мы доберемся сами, милостивый государь. Как пройти к вашим кольям? – от обнаглевшей вежливости и несусветной теплой улыбки кардинал сжал кулаки и попытался ударить негодяя, но не дотянулся. Во второй раз промазал и прервался отдохнуть. – Блох с вами! По… главной улице, упретесь в здание. Но чтоб сели на колы!

– Обидеть меня вздумали? Разве я или мой дорогой коллега похожи на лжецов? Вызвал бы вас на дуэль, но гордость не позволяет, – Галош кивнул держащемуся за голову другу. – А на вид приличный человек. Офицер… – отходя от толстяка, в вежливой форме бубнил он.

– Кардинал! – поправил кардинал, не в состоянии развернуться. Галош встал в пол-оборота.

– Простите?

– Кардинал я! – в двух словах удивительно ровно поделили место настойчивость и стыд.

– Кардинал значит. Эх. А я-то думал, вам грехи спустить по малой горке вашего же опыта.

– Какой?

– Какой! Стыдно мне за вас, уважаемый кардинал. Стыдно. Идемте отсюда, мой друг, колья искать. Нас унизили, но хотя бы помрем с гордостью!

Отойдя на приличное расстояние Шло наконец перестал глядеть на поникшего сзади толстяка и обратился к коллеге:

– Нас точно когда-нибудь убьют из-за тебя.

– Когда-нибудь? – удивился Галош. – Шло, мы идем насаживаться на колья. Самое большее, мы умрем через, – он посмотрел на заходящее солнце, – час, если попадемся на очередь.

– Ты впрямь захотел выполнить его приказ? – Галош затормозил, достал папиросу с пламенкой, чиркнул шестеренкой, подложил кулак подмышку и сделал затяжку так, как могли лишь люди, черпающие вдохновение из горечи – непонятые поэты.