Скрут

Четвертым членом семейки была худосочная, чуть придурковатая девушка, успевшая за свою короткую жизнь побывать и проституткой и платной гадальщицей, пока, наконец, не обнаружился ее единственный несомненный талант: она безошибочно чувствовала ложь. Услуги ее время от времени требовались и купцам и бандитам; на время делового разговора ее прятали за шторку, и, вечно смущенная, прячущая глаза, она выносила затем приговор: этот говорит правду, а этот врет. Ей никогда не платили особенно щедро, зато несколько раз пытались задушить; Игар ей понравился.

Семейка обитала в полуразрушенном склепе – у Игара, впервые переступившего его порог, мороз продрал по коже. Его трогательно заверили в хорошем поведении покойников – те лежали под каменными крышками в саркофагах и не возражали против новых соседей.

Четверо платили дань «принцессе»; та, по слухам, платила «королю», который жил в глубине кладбища и никто из четверки его ни разу не видел. Принцесса была стервозна и злопамятна – семейка сообщила об этом исключительно взглядами и жестами, вслух высказаться о принцессе никто так и не решился.

Игар в сотый раз перечислил приметы искомой Тиар – тщательно следя, чтобы не солгать и не сболтнуть лишнего. Худосочная девица милостиво кивнула – «он говорит правду»; все остальные молчали, хмуро глядели в огонь маленького костерка, и Игар кожей ощущал внезапно возникшую стену отчуждения.

– Ты принцессу ищешь, – сообщил наконец мальчишка. – Ты ей скажи, что мы голодаем, не жрем ничего, а должок отдадим, пусть не злиться…

– Она тебе кто? – кротко спросил коротыш; Игар встретился глазами с худосочной девушкой, чувствующей ложь.

– Мое дело.

– А вот мы тебя прирежем, – неожиданно вскипел толстяк. – Прирежем, а то кто знает… что ты там ей про нас наболтаешь…

Игар поднял на него злые холодные глаза:

– Делать мне нечего, только язык мозолить о всяких дураков…

Ему вдруг четко, до боли ясно представилась картина: коротыш, умелый в обращении с мешками, запихивает туда вместо мальчишки – стерву-Тиар… А он, Игар, тащит мешок на плечах, и всего-то заботы – донести, довезти до леса, до скрута… Милая семейка освободится от податей и притеснений – правда, ненадолго. Потому что не принцессе – кому-то другому будут платить, так заведено, так надо…

– Ты чего? – испуганно спросила девушка, вглядываясь в его лицо.

– Ничего, – отозвался он глухо. – Пятно у вашей принцессы на спине есть? Родимое пятнышко в виде ромба?

Коротыш тонко хихикнул:

– Мы до спинки ейной не допущены… Там другие есть, покраше нас…

– Тебя вот, может, и возьмет, – мрачно пообещал толстяк. – Только ейные любовники живут мало…

– Я жене давал клятву верности, – сказал Игар сквозь зубы.

Меньше всего он хотел поразить или растрогать семейку. Он сказал это для себя – чтобы прозвучало вслух, чтобы самому себе напомнить, зачем и почему он здесь; он сказал и мысленно произнес имя Илазы, и требовательно посмотрел на девушку, ожидая подтверждения своим словам – «он говорит правду»… Но девушка, огорченная, опустила глаза и промолчала.

Мальчишка тем временем хихикнул; толстяк строго сдвинул брови:

– Чего зубы продаешь?..

Мальчишка хитро прищурился, с удовольствием ловя заинтересованные взгляды:

– Есть пятнышко на спинке у ней, точно есть…

Торжество его тут же и закончилось, потому что толстяк не поскупился на полновесную затрещину:

– Чего болтаешь, дурак?!

Мальчишка скривился, грязным кулаком пытаясь размазать глаза по щекам:

– Руки… придержи… Она из бадейки обливалась, как господа делают… А я в лопухах сидел, а она из бадейки…

– Высокородные замашки, – проронил сквозь зубы коротыш. – Принцесса, одним словом…

– И читать умеет, – сказал Игар шепотом. Коротыш поднял брови:

– Точно… Это точно умеет, а ты, вижу, все знаешь про нее, парень…

– Зачем она тебе, а? – толстяк пододвинулся ближе, Игару показалось, что от него пахнет мокрой псиной; вся четверка притихла и глядела выжидательно.

– Мое дело, – сказал он глухо.

Небо было затянуто тучами, и определить, где находится уходящая звезда Хота, не представлялось возможным.

– …Ты наглец.

При свете факела он не мог разглядеть цвета ее глаз; в рассыпанным по плечам волосах переливалась медь.

– Тебе не дорога твоя жизнь? – она усмехнулась. Красивые чувственные губы; он видел, как она изо всех сил хочет казаться хищной.

Их уединение нарушалось воплями, доносящимися в склеп снаружи кого-то лупили за несвоевременную выплату дани. Их уединение было коротким и ненадежным; странно, что его вообще не прирезали сразу, что удалось пробраться мимо всех этих нищих и бандитов, мимо криворотого громилы с кинжалом у пояса, мимо еще одного, с шипастым шариком на ремешке и глупым дамским украшением на шее. Он добрался, его пропустили – будто судьба, так долго потешавшаяся и ставившая ему подножки, теперь наконец-то сжалилась и подала руку…

– Я хочу тебя, – пробормотал он, еле разжимая рот. – Я искал тебя… Я…