Скрут

Карен ругался теперь не переставая; оставшиеся с ним люди хмуро переглядывались, а лошадьми овладела новая волна паники – две или три из них, Игар не успел заметить, оборвали-таки поводья и убежали в лес. Надсмотрщик пожевал губами, плюнул, но не получил удовлетворения; тогда, желая выместить на ком-то обуревавшие его чувства, с размаху хлестанул Игара по щеке. Тот почти не заметил – его трясло, как в жестокой лихорадке.

Оставшиеся вокруг Карена люди в голос пререкались; один, чернявый и маленький, брызгал слюной, призывая бросить все и возвращаться. Немолодой уже наемник скалил зубы, обзывая Кареновых воинов бабами, дураками и неумехами. Сам Карен полностью утратил свое надменное величие, покраснел как рак и схватил за грудки молодого одноглазого парня, который неудачно сострил; Игар подумал, что глупее ситуации, чем та, в которую угодил Карен, и придумать трудно – командир рассылает людей с заданиями, а они проваливаются, как в вату, выказывая тем самым как бы неповиновение…

Пожилой наемник выхватил широкий клинок, демонстративно подбросил его, поймал над головой, плюнул чернявому под ноги и шагнул к оврагу. Возмущенно выкрикнул Карен – наемник плюнул и в его сторону тоже. Зашелестели, смыкаясь, кусты.

Люди разбрелись, не глядя друг на друга. Прибежал запыхавшийся конюх – Карен не стал слушать его сбивчивых объяснений и просьб, просто с разгону дал в зубы – отвел душу. Как перед тем надзиратель отвел душу на Игаре.

Простучали, удаляясь, копыта – но то не был очередной сорвавшийся с привязи конь. Кто-то из наемников малодушно дал деру… Или просто счел, что ничего интересного здесь уже не будет.

Окончательно взбеленившийся Карен раскрыл рот для гневного приказа – но дикий крик, донесшийся из оврага, помещал ему.

По голосу не разобрать было, кто кричит; затыкая уши, Игар вспомнил почему-то лицо немолодого наемника. Крик длился ровно три секунды – а потом оборвался коротким бульканьем. Будто на кричащего обрушилась скала и раздавила его в лепешку.

– С-скотина! С-скотина, ты!!

Игара грубо схватили за воротник. Он не сопротивлялся; сразу несколько рук волокли его к краю оврага:

– Ты… За-аманил! Сам туда иди! Ах, ты…

– Не отдам! – кричал надзиратель. – Я его скорее сам прирежу, живым никуда не пущу, велено мне, ясно?!

Кто-то орал в ответ. Надрывался Карен – Игар скоро перестал разбирать слова, ему будто заложило уши. Земля под ногами ухнула вниз, превратилась в крутую стенку темного уже оврага; за спиной зазвенели, скрестившись, клинки.

– Илаза, – сказал Игар шепотом. – Прости меня.

Рядом воткнулась в ствол арбалетная стрела; не раздумывая, а просто повинуясь инстинкту, Игар побежал. Вниз, туда, где можно умыться из ручья. Туда, где ждет его Илаза.

…Рука схватила его за плечо; он шарахнулся и закричал – рука повисла, покачиваясь, как ветка. Это была неопасная, совсем мертвая рука – а обладатель ее висел вниз головой, и лица Игар не разглядел. Все оно было серый, волокнистый кокон.

– Нет… – простонал Игар, пятясь.

Висевший был мужчина. Не девушка в светлом платье. В прошлогодней листве валялся бесполезный теперь арбалет.

Игар протянул руку – и не взял. Тот, в сером коконе, наверняка владел оружием лучше. Не помогло…

– Илаза! – позвал он еле слышно. – Ила… за…

…Он очень долго говорил ей «вы». Вы, княжна… Он привык. Она принимала, как должное. Между ними вечно что-то стояло – заборы, ажурные решетки, хлопотливые слуги, замша тонкой перчатки, стена дождя… Но вот настал день, когда, прижимаясь лицом к железной калитке – запертой калитке, и весь Замок давно спал, потому что стояла глубокая ночь – она попросила: назови меня «ты».

Снова был дождь. Пахло мокрым железом; по его щеке стекали холодные капли. В том месте, где только что лежала ее ладонь, калитка была горячей. Он коснулся ее губами – привкус металла и новое слово. Ты, Илаза… Ты…

…Он опомнился снова наверху – у края оврага.

На пятачке, вытоптанном ногами и копытами, было еще светло. Еще светло и совсем пусто; лошадей не осталось ни одной. И ни одного человека. Только обломанные ветки да измочаленная трава. И еще один арбалет валяется – кажется, тот, что всю дорогу смотрел Игару в спину. Не иначе.

Игар стоял, подняв глаза к еще розовому закатному небу. Теперь он свободен, и Перчатке Правды никогда до него не добраться… Он умрет по-другому, и, кажется, знает, как.

Еле слышный звук заставил его рывком обернуться.

Рыжая голова, кажется, светилась в полумраке. Она висела высоко, высоко от земли; руки свисали, будто набитые песком. Карен смотрел на Игара, и тот почему-то понял, что предводитель грозного отряда парализован. Жив, но не может пошевелить и пальцем. Только тихо, со стоном, выдыхать воздух.

Игар вернулся за брошенным арбалетом.

Святая Птица, единственное доброе и по-настоящему нужное дело, которое он может теперь сотворить. Хоть как-то оправдать свое гнусное и бестолковое существование…

Он долго целился, чтобы попасть наверняка. Он знал, что Карену мучительно смотреть, как он целиться – но ничего не мог поделать. А Карен не закрывал глаз. Глаза были благодарные.