Его раскачивания превратились в панические метания. Он бился в паутине, а паутина опутывала его все сильнее, но у него не хватало здравого смысла осознать это – захлестнутый паникой, он превратился в орущий кусок мяса. За несколько минут истерики он запутался так, что с трудом мог дышать.
Потом он обессилел, а паутина все еще дергалась; сглотнув слюну с привкусом железа, он замолчал и понял, что крик продолжается – Илаза, охваченная таким же ужасом, угодила в ту же западню, теперь она кричит и бьется, и запутывается все сильнее…
Серое полотнище в кронах высоких деревьев, предсмертный крик волка…
Илаза больше не кричала – плакала. Игар, развернутый лицом к небу, не мог ее видеть. В просветы между ветвями проглядывало синее, ослепительное, беззаботное небо.
– Илаза, – сказал он как можно спокойнее. – Не плачь. Мы сейчас выберемся. Слышишь?
Она длинно всхлипнула – и замолчала.
– Вот так, – сказал он, пытаясь плечом вытереть мокрое лицо. Сейчас мы… – голос подвел его и нехорошо дрогнул. Илаза услышала – и расплакалась снова.
Игар молчал, глядел в небо и кусал губы. Никто и никогда не рассказывал про такое… Никто и никогда, ни в одной сказке, ни в одной истории… Может быть, потому… что некому было рассказывать? Кто
– Мы сейчас выберемся, – сказал он жестко. – Илаза, у тебя хоть шпилька есть?
А что шпилька, подумал он запоздало. Что здесь сделаешь шпилькой… Даже… Может быть, эта дрянь и ножом не режется…
– Я… Не достать, – с трудом овладев голосом, отозвалась Илаза. – У меня руки… связаны…
– А огнива нет у тебя?
– Откуда… И все равно… Не достала бы…
А если зубами, подумал Игар с внезапной решимостью. Дотянулся ртом до ближайшей паутинки, сжал зубы… Отвратительно. Мерзко и гадко, но если перекусить…
Паутинка прошла между зубами, чуть не порезав ему язык. Он выплюнул ее и тоже заплакал – беззвучно, чтобы Илаза не слышала.
– Игар, – хрипло проговорила его жена. – Игар… Давай звать на помощь.
Он сглотнул. Как же, услышат тут… Но…
Воображение тут же подбросило ему охотника – настоящего охотника с зазубренным ножом, с огнивом, с веревкой, вот он разрезает проклятую паутину, и Игар умывается в ручье…
– Давай, – сказал он почти весело. – Стыда-то не оберемся! Вид у нас, наверное… Как у недовылупленных мотыльков…
Илаза не усмехнулась. Игар набрал воздуха – насколько позволяла стянутая паутиной грудь – и закричал неожиданно тонко, по мальчишески:
– Е-ге-гей! Сюда! Сю-уда!
– Помогите! – закричала следом Илаза, но звонкий ее голосок звучал теперь надтреснуто, глухо. – Помогите!
Ветер качнул видимую Игаром ветку – и все. Тишина.
Они кричали истово, срывая голоса – и наконец Игар с удивлением обнаружил, что не может выдавить из себя ни звука, горло отказалось подчиняться, из него вырывался только жалкий хрип.
Некоторое время прошло в молчании. Игар глядел в перечеркнутое ветвями небо – и не думал ни о чем. Немилосердно саднило горло; потом явилась первая мысль: если кто-нибудь и услышал, он уже, наверное, не придет…
– Игар, – донеслось до него почти беззвучное, с болезненным свистом. – Ты знаешь, что это?
Паутина, хотел сказать он, но сорванное горло его не послушалось.
– Это… Мы в паутине, как мошки. А потом придет паук.
Он был рад, что Илаза не видит его лица. Его лицо не было сейчас лицом героя и вообще мужчины – мальчишка, баба, расклеился…
– Пауки, Игар… Они высасывают. Заживо.
Игар знал, что должен что-то сказать. Должен помочь девушке, доверившей ему свою жизнь, должен… хоть и со связанными руками.
– Ты самая… – выдавил он. – Очаровательная… мушка из всех, летающих на свете. Паук пленится тобой… Он скажет: убирайся, Игар, такие девочки не для тебя… А я скажу: хрен тебе, осьминогий! Хочешь – лови себе паучиху и давай… на Алтарь…
Упоминание об Алтаре показалось неуместным; Игар замолчал.
– Я чувствовала, – прошептала Илаза. – Там… на дороге… Что-то такое… И тот волк…
Игар беспокойно заворочался в паутине. Не надо о волке. Мы не волки, мы…
– Перестань, – бросил он почти сердито. – Мы не мухи. Я этих пауков знаешь сколько задавил? За свою жизнь?
– Пауков убивать нельзя, – глухо сказала Илаза. – Плохая примета.
– Хрен! – голос Игара снова сорвался.
– Помолчи теперь, – сказала Илаза еще глуше. – Давай попробуем… поспать… И помолись своей Святой Птице…
…Девочка стояла на вершине холма, и глаза ее казались черными от непомерно расширенных зрачков.
Давно знакомый лес ожил. Деревья обернулись железными людьми; сверху они казались маленькими, как Аниса, но Аниса тряпичная и мягкая, а люди, которых все выплескивал и выплескивал лес, даже издалека были страшными. Может, это и не люди вовсе. Так много людей не бывает на свете…
Страшные люди прибывали и прибывали, а те, кто вышел из леса первым, стояли теперь плечо к плечу, так ровно и в таком порядке, как настоящие люди никогда не смогут построиться. Железная стена медленно двинулась вперед, и дрожащей девочке почудилось стальное чудовище, занявшее собой всю опушку, вывалившее красно-зеленый язык – флажок на длинной и тонкой мачте…
Они растопчут ее Анису!!