Скрут

– Там, где холодный ручеек… Где ледяной ручеек. Там…

– Пойдем туда? – спросил он неожиданно для себя.

Она продолжала улыбаться, и по этой отрешенной улыбке нельзя было сказать, понимает ли она обращенные к ней слова.

Игар поймал себя на простом и естественном желании – встать, грубо схватить за плечи и развернуть к себе спиной, задрать нелепую рубаху и проверить, нет ли ромба… Сразу взять и проверить, и не заводить снова длинную и сложную игру, не пробираться окольными путями в поисках доверия…

– Пойдем туда, – женщина тряхнула головой, как пятнадцатилетний подросток. – Трава…

Она повернулась и двинулась к выходу, все так же легко и непринужденно ступая босыми ногами. Игар огляделся – все посетители трактира глядели на него, на него одного.

Дверь за странной женщиной закрылась; две или три руки моментально ухватили Игара за рукава:

– Ополоумел?!

– Да он пришлый, дикий совсем, не знает, видать…

– Да плевать-то, знает или не знает…

– Дык объясни, а не ори на парня!..

В трактире говорили все разом; повязанная платком старуха, у которой Игар незадолго до этого выспрашивал о Тиар, специально ради объяснений прихромала из своего дальнего угла:

– Это… жить хочется – с бабенкой этой не говори… Охотников на нее много было, как дите ведь, безответная… Да только у ней папаня приемный – колдун с холмов, у него ведь жалости ни на грош…

Игар отодвинулся от прыщавого парня, который наседал, брызгая слюной:

– Один вот недавно даже не тронул еще, посмотрел только! И где он теперь, а?.. На стенке нарисован, там, где на окраине дом порушенный… Рисуночек есть – а человечка нету, во как!

– Он за ней в колдовское зеркальце поглядывает! Нет-нет да и глянет, а что дочурка-то? Только твою харю рядом увидит – все…

– А вот в прошлом году…

– Да не в прошлом, я точно говорю…

– Да заткнись ты…

– А вот сам заткнись…

– Зовут ее как? – неожиданно для себя рявкнул Игар.

Болтуны примолкли. Повязанная платком старуха в раздумье пожевала губами. Аккуратно утерла кончик носа:

– Да кто ж ее знает… Полевкой кличут.

– Имя? – Игар уставился старухе в блеклые глаза. – Имя как, не Тиар? Не та, про которую говорено?

Трактир молчал. Трактир с подозрением косился на Игара, пожимал плечами, сплевывал и понемногу возвращался к своим обычным делам.

Стройная фигурка удалялась по улице; Игар снова подавил желание догнать, схватить и разорвать на спине рубаху. Не важно, была ли в россказнях крестьян хоть крупица правды – возможно, что и вовсе не было, об одном шулере тоже болтали, что он колдун, а он был, оказывается, жулик…

Он догнал ее на околице. Женщина обернулась, одарив нового знакомца все той же рассеянной улыбкой.

– Пойдем, где трава? – спросил он мягко.

Она снова тряхнула головой – с увядшего венка упало несколько мелких лепестков:

– Там холодный ручей… Совсем холодный, ледяной…

– Как тебя зовут?

Она улыбалась.

– Как тебя зовут? Тиар? Тиар твое имя?

Она легко и непринужденно положила руки ему на плечи:

– Ты красивый…

– Как твое имя?!

Она по-детски надула губы:

– Я полевая царевна… Ты не знаешь?

От нее действительно пахло травой. Душистым сеном и увядшими полевыми цветами.

– Ты – полевая царевна, – сказал он терпеливо. – Пойдем.

Он крепко взял ее за локоть – она не сопротивлялась. Пацаненок, наблюдавший из-за плетня на отшибе, издал приглушенный вопль удивления и поспешил прочь, ломая лопухи – видимо, звать родичей поглядеть на невидаль.

Игар ускорил шаг; босые ноги его спутницы ступали легко и уверенно. Так, под руку, они миновали крайний полуразвалившийся дом – Игар вздрогнул, потому что на единственной уцелевшей стене был во весь рост нарисован углем круглолицый парень в съехавшем на ухо берете, с диким испугом в глазах; неведомый художник был на диво искусен. Непонятно только, что заставило его изображать на столь бесполезных развалинах столь паскудную рожу с таким неприятным выражением страха…

Игар сжал зубы и подхватил женщину на руки; незажившее плечо дернуло, да так, что он еле сдержал стон.

Венок соскользнул с ее головы – она не заметила. Она не сопротивлялась, бормоча что-то о памяти и о ледяной воде, а он нес ее все скорее, потому что боль в руке становилась все жарче, а впереди уже маячил стог сена; в этот момент ему плевать было на сельчан, которых, конечно, через несколько минут набежит видимо-невидимо. У него есть эти несколько минут, он должен лишь убедиться, что эта женщина – не Тиар…

При этой мысли он ощутил нежданный приступ отчаяния. Вот ведь как сильна проклятая надежда, желание верить; что он почувствует, если, разорвав ее серую рубаху, не увидит под лопаткой этого самого родимого пятна?!

Он усадил женщину в сено; она казалась удивленной, но не испуганной. Волосы тонкой вуалью закрывали ей лицо – она беззаботно дула на них, по-девчоночьи раздувая щеки:

– Ты – из далекой страны? Из далекого леса?

– Да, – ему вдруг стало стыдно. Он причинит ей страх, может быть, унижение…

– Я из далекого леса, – он зашипел сквозь зубы, пытаясь найти удобное положение для подраненной руки. – Я – серый волк.