Скрытая угроза

– Точно можно? – засомневалась она. – Тогда подскочу домой принять душ и побыть утром с детьми. Я живу тут рядом.

Инспектор сказал, что может посидеть здесь до половины девятого. Встреча следственной группы должна была состояться в девять в штабе Тель-Авивского округа.

Когда женщина-полицейский ушла, он открыл дверь. Хава Коэн без сознания лежала в своей палате. Лицо у нее было поспокойнее, чем накануне. В коридоре, на темной скамейке, все еще спал ее сын, а вот ее младшего брата Авраам нигде не видел. Он купил в автомате чашку растворимого кофе и сел на его место, напротив сына. В общем-то, у него не было никаких причин там сидеть. Ему уже не казалось, что Хава почувствует его присутствие и очнется. Внезапно ему подумалось, что он приехал в больницу для того, чтобы охранять не Хаву Коэн, а ее сына, спящего, свернувшись калачиком. Одинокого, оставшегося за дверью ее палаты. И именно там, напротив спящего мальчишки, и у Авраама стали слипаться глаза.

Коридор был пустым и темным, и лишь в дальнем его конце, где находился пост медсестер, горел свет.

Инспектор проснулся оттого, что одна из сестер тронула его за плечо и спросила, не хочет ли он поесть. Скамейка, на которой спал сын Хавы, была пуста, и Авраам увидел, как тот выходит из туалета.

* * *

В зале заседаний «В» в тель-авивском штабе сидел сержант Лиор Зайтуни, молодой следователь, с которым Авраам познакомился в офисе Иланы. Он первым пришел на заседание следственной бригады, и низ его брюк был таким мокрым, будто он всю дорогу скакал по лужам. Лицо у Лиора было юное и гладкое, и Аврааму он показался уж больно молодым для инспектора полиции – может, лет двадцати с небольшим. Во время заседания сержант почти не открывал рта, а когда говорил, его голос дрожал от волнения. Он не смог самостоятельно подключить свой ноутбук к проектору, и ему пришлось обратиться к Илане, которая появилась точно в девять и спросила:

– А чего Элиягу-то еще нет?

Маалюль пришел с легким опозданием – как всегда, из-за пробок, которые возникли на дорогах из-за неожиданного дождя. Авраам попросил Илану подсоединить его к бригаде, хотя дело пока что не было связано с детьми или подростками, и когда из Отдела по делам несовершеннолетних ей передали, что сейчас он не занят ни в каком срочном расследовании, Лим согласилась. Элиягу положил на стол коричневую кожаную сумку и попросил разрешения пожевать во время заседания, потому что не успел позавтракать. Секретарша Иланы подала всем слабенький кофе в картонных стаканчиках.

Прежде чем выложить завернутый в фольгу бутерброд с крутым яйцом и огурец без шкурки, Маалюль до блеска протер квадратик стола вынутым из сумки белоснежным платком. Увидев, что Авраам ждет его, чтобы начать заседание, он сказал:

– Начинай, Ави, начинай. Меня не жди. У меня разговор влезает в одно ухо, а еда – во второе.

Вздрогнув, Авраам взглянул на него. Хотя Элиягу не мог знать, в чем тут дело.

Это была фраза, которую написала Марьянка:

«Меня не жди».

Илана громко рассмеялась, а Маалюль, видимо, заметил что-то не то в глазах Авраама и прошептал ему беззвучно, одними губами:

– У тебя все нормально?

По экрану проходили картины того, что было заснято в ночь нападения. Хава Коэн в канаве под мостом, среди пустых пластиковых бутылок и разного тряпья. Она была распростерта на животе, и судебно-медицинские следователи, которые проанализировали эту сцену, сделали вывод, что последние удары по голове были нанесены, когда женщина лежала вот так, неподвижно. Она выглядела такой уверенной в себе, когда вышла на стоянке из своей красной «Субару Джасти» примерно за час до того, как была обнаружена в канаве, и Авраам подумал о разнице между этими снимками. Как же сильно жизнь человека может измениться в мгновение ока…

– Давай, Ави, поторапливайся, – сказала ему Илана. – Потому что мы запаздываем. Объясни нам, что произошло.

А он все еще пытался понять это.

* * *

Ночью, сразу как прочел послание, он позвонил Марьянке, хотя она и просила этого не делать. Телефон в ее маленькой квартирке на Площади Альфреда Бувье звонил и звонил, но она не ответила. Если б Авраам мог пойти к ней пешком или поехать на машине, он немедленно сделал бы это. Вломился бы в дверь и потребовал объяснений, не обращая внимания на все ее просьбы. В конце концов, он послал ей письмо, в котором была одна строчка: «Почему ты не отвечаешь?»

На секунду инспектор подумал, что, может быть, в последние дни мало говорил с ней из-за расследования. Он чувствовал, что она куда-то ускользает, и даже спросил ее, не случилось ли чего, а она увернулась от ответа. Эта девушка пробыла в его квартире всего неделю в июне, больше трех месяцев назад, но он ощущал ее присутствие в каждом уголке: на балконе, который стал его и Марьянкиным, в гостиной, стены которой предстояло выкрасить белым и голубым, в спальне, где полупустой шкаф и старые деревянные полки дожидались ее вещичек… Под утро, перед тем как пойти в больницу, он снова открыл свою почту. На его письмо она не ответила.