Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы

Моя мать умерла несколько лет назад в том возрасте, который она назвала «крайней старостью». Она оставила моей дочери, своей внучке, дневники, которые она вела большую часть своей взрослой жизни. Чтение этих дневников стало частью моего собственного процесса горевания. Когда я родилась, моя мама была ботаником, занималась исследованиями и преподаванием в Новой Зеландии. Она брала меня, ребенка нескольких месяцев от роду, с собой «в поля», куда ходила со своими учениками. Однажды она написала, как замечательно иметь возможность оставлять меня спать на открытом воздухе, когда все уходят на поиски редких растений, потому что в Новой Зеландии вообще нет опасных животных. Когда я читала это, то обнаружила, что мой внутренний ребенок протестует: разве она не знала, что, если я проснусь, я не буду знать, что паук не ядовит, птица киви – не гриф, а ягненок – не лев? Для новорожденных и более старших детей мир иногда может выглядеть исполненным гармонии, но я согласна с Боулби, когда он говорит, что этот мир является очень пугающим местом.

Я думаю, что Боулби говорит о травме при травматическом неврозе. По его мнению, в основе психоневроза лежит реальная травма. Фрейд во время написания работы «Торможение, симптомы и тревога» считал, что, хотя травмирующие события могут иметь место как при психоневрозах, так и при травматических неврозах, эти два состояния не одинаковы. В первом случае травма вызывает реакцию, которая, если не оказана помощь, может стать патологической, как описывает Боулби. Но во втором есть что-то другое – сексуальное влечение и желание, оно проявилось и оказалось вытеснено, а вытеснение потерпело неудачу. Чтобы использовать старый термин, Боулби описывает «настоящий» невроз; и он действительно обнаруживает, например, что мать Маленького Ганса на самом деле угрожала покинуть его, и, как и во многих других душераздирающих случаях, которые Боулби описывает, он обнаруживает не только испуг маленького мальчика, но и то, что его страх оказывается также неверно понят и истолкован. Нет сомнений в том, что родители говорят ужасные вещи, обычно такие вещи можно воспринять только тогда, когда их говорят другие люди. Я помню, как, будучи в Риме с маленьким ребенком, рассказывала друзьям, у которых мы остановились, какая вокруг приятная обстановка: все так добры к матерям и детям. Моя подруга вывела меня во двор, чтобы я услышала, как в соседних квартирах кричат на детей. Она дала мне понять, что это было поле битвы, где вместо оружия применялись жестокие угрозы и словесные оскорбления.

В третьем томе трилогии Боулби, опираясь на этологию, использует социологические исследования (Bowlby, [1980]). Сначала такое расширение тематики книги, которая до этого касалась в основном работы горя, показалось мне приятным дополнением. Этологические концепции, на которые ссылался Боулби, были для меня в новинку. Я была обеспокоена своей реакцией, поскольку, будучи молодой феминисткой, питала отвращение к биологически детерминированному подходу конца 1950-начала 1960-х годов, который хорошо передает фраза «Я – Тарзан. Ты Джейн»[18]. Теперь я получаю удовольствие от отсылок Боулби к этологии, поскольку за прошедшее время познакомилась с его соратником Робертом Хинде, очень уважаю его работу и, возможно, обрела душевное спокойствие, когда вся страсть уже улеглась, когда годы берут свое и когда мы чувствуем, что находимся на каком-то доисторическом континууме – получаем своего рода компенсацию за недополученные религиозные утешения. И тогда я поняла: именно то, за что современники критиковали Боулби, представляет наибольший интерес. Этология указывает на универсальную, общую ситуацию. В универсальном выражении сепарационной тревоги нет ничего индивидуального или субъективного – это типичный ответ на травму, обычный для приматов и, возможно, для менее сложных форм жизни, например, для птиц, о которых говорил Хинде и за которых был высмеян Боулби. Не рождение и не сексуальное соблазнение, а утрата или угроза утраты фигуры, которая защищает от хищников, казались подходящими источниками генерализованной первичной травмы. Однако после этого многообещающего начала Боулби, кажется, отбросил добрую часть своих размышлений: кто-то должен заботиться и защищать, но от кого или от чего должен быть защищен ребенок? В этом обнаруживается определенная тавтология, когда опасность, исходящая от хищника, становится опасностью утраты опекуна.