— Да хоть женись на ней! — скрывая досаду, наиграно весело воскликнула бывшая возлюбленная.
— И женюсь. Не сомневайся, — голос Макса был серьезен, как никогда. — Не вздумай делать глупостей и вставлять мне палки в колеса!
— Интересно, а у Масленки ты поинтересовался, хочет ли она строить с тобой отношения после всего, что ты ей сделал? — свое беспокойство Оксана скрывала за сарказмом.
— Еще раз назовешь ее Масленкой, — сузив серые глаза, процедил Макс, — и мы навсегда останемся врагами!
Каких усилий стоило Оксане, чтобы сдержать себя в руках, и мило улыбаясь, ответить:
— Ма-а-аксик, ну какие враги? Я всегда была тебе другом! И с Оливией подружусь, вот увидишь!
«Ну, милый мой, тебе это дорого будет стоить», — злорадно проносилось в прекрасной голове — «на коленях не вымолишь прощения за все унижения»!
— Так-то лучше, — хмыкнул Макс, — а сейчас я хочу поспать. Будь добра, не отвлекай больше.
— Конечно, Ма-а-аксик! Сладких тебе снов! — обворожительно оскалилась Оксана и, грациозно выскользнув из пеньюара, томно поплыла выключать свет.
Макс на провокацию не поддался — демонстративно отвернулся к стене, устало прикрыв глаза.
Сдаваться и опускать руки еще рано. Оксана подождет. То ли еще будет!
Возвращение в реальность было стремительным и болезненным. Так плохо мне еще не было никогда. Нет, один-то раз я уже приходила в себя после воспаления аппендицита, и тогда тоже была готова помереть от «невероятных» ощущений, но хуже чем сейчас, казалось, и быть не могло. Ужасно тошнило, мучила жажда, малейшее шевеление отдавалось в ребрах адской болью.
Ну и куда меня опять угораздило вляпаться? Аппендикса уже нет, что на этот раз удалили? Медленно приоткрыла один глаз — комната освещалась живым огнем да мрачными сумерками за окном с тяжелыми гобеленами. В ногах почувствовала шевеление, ладонь мою кто-то крепко сжал.
— Очнулась? — одновременно тревожно, осуждающе и радостно прозвучал бархатный голос Стивника. Собственно, он и сжимал мои пальцы, сидя в ногах.
— О-о-о-у-у-ух… — простонала я со вселенским отчаянием.
Опять он! Да сколько же можно?! Этот темный королевич отпустит меня когда-нибудь?
— Это называется боль! — в голосе его засквозила злость. — Я бы мог ее облегчить, но не буду!
— Во-у-от са-а-а-дист! — то ли вслух, то ли про себя, то ли простонала, то ли произнесла я.
— Не стони, не разжалобишь! — он еще крепче сжал мою ладонь и тревожно вгляделся в глаза, — в том, что ты сейчас покалеченная, со сломанными ребрами и сотрясением мозга стонешь от боли виновата сама!
— У-у-у зо-о-обый ду-у-у-ак! — злилась я, но язык почему-то заплетался, не давая внятно произносить слова.
Стивник со свистом вздохнул, и с нарастающей тревогой поглядел на меня:
— Сильно болит, маленькая?
— По-о-ол к шо-о-о-ту! — послала я его, злясь, что он меня не понимает.
— Сейчас, сейчас, потерпи! — он потянулся к жестяному кувшинчику, отвинтил крышку и зачерпнул желтоватой густой мази. — Последняя втирка от Годии. Ну, ничего, еще привезу. Сейчас, моя хорошая!
Я тут же ощутила его теплые пальцы чуть повыше живота, влажные и приятно скользившие от мази. По комнате поплыл густой запах болота и душистых горьковатых трав.
— О-у-у-у-сти — требовала я прекратить сладкую экзекуцию.
— Все, все, сейчас полегчает, — он убрал руки, накрыл меня чем-то теплым и улыбнулся. — Как же я рад, что ты не разбилась!
Улыбайся, принц, не улыбайся, мой внутренний Станиславский тебе не верит!
— Вот так, не говори, не трать силы понапрасну. Мазь избавит от боли и поможет косточкам побыстрее срастись.
А вот это бы не плохо. Понятия не имею, как себя ведут при сломанных ребрах. Вернее, уже имею, но есть парочка вопросов. Нужно ли лежать в гипсе пару месяцев? Пить глюконат кальция и кушать «дрожалку» от холодца? Жаль, что «гугл» тут не окей!
— Лив, выслушай меня внимательно, — тон его стал серьезен. — Сейчас ты находишься в Блонске, во дворце. Служанка Матри будет присматривать за тобой. Живая, живая, — кивнул он, завидев ужас в моих глазах, — я должен уехать кое-что выяснить, заодно и лекарства от Годии привезу, а может и ее саму. Вдвоем, мы тебя быстро на ноги поставим.
Ага, и в зомби превратите. Слышали эти сказки. Великий режиссер ранее высказал свое мнение.
— Лив, я тебе потом все объясню, — он нагнулся ко мне так близко и прошептал, щекоча дыханием мочку уха. — Никому тут ничего не рассказывай ни про себя, ни про обсерваторию. Это опасно. Я вернусь, и мы придумаем что-нибудь. Если кто-то спросит, что с тобой случилось…
— Ты ме-е-я-а из-ил до поусме-е-ти., — само как-то вырвалось.
— Именно, — очаровательно улыбнулся он и коснулся губами моих губ, задержался на несколько мгновений, прикрыл глаза и, пожелав «выздоравливай», вышел из комнаты.