Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920

Вера была столь энергична, обладала столь вулканическим темпераментом, что буквально заполняла собой любое место, где находилась. Она очень живо все ощущала и была совершенно неспособна сдерживать свои чувства и побуждения. Всегда ревностно следуя высоким идеалам, она постоянно сталкивалась с препятствиями и поэтому неизменно пребывала в возбуждении или благородном негодовании. Нетрудно представить себе, какие ужасные лишения терпела эта страстная и любящая душа, обреченная на многолетнее пребывание в едва освещенной камере-одиночке. Сейчас я укоряю себя за то, что плохо понимала ее состояние, которое находило такое бурное выражение в криках и рыданиях. В такие моменты смотрительницы бросались к ее двери, звали фельдшера и пытались успокоить Веру. Ее истерические припадки нередко передавались в другие камеры, и по всей тюрьме звучали крики женщин, чьи силы и терпение подошли к концу.

После одного из таких случаев я написала Вере, предупреждая ее, что эти припадки вредно действуют на ее товарищей и что она разрушает свою нервную систему. Возможно, я поступила слишком сурово, но мое письмо произвело на Веру отрезвляющий эффект, и после этого, а также в течение процесса она вела себя образцово. Вера была прекрасной девушкой и только из-за возбудимости и недостатка самообладания порой становилась мучением для тех из нас, кто сохранял сдержанность. В начале суда она хотела участвовать в нашем протесте, но мы убедили ее не делать этого, так как ожидали, что наша демонстрация навлечет на нас репрессии и наказания, и считали, что Вера вполне может быть оправдана, так как против нее имелось очень мало улик. Однако она все-таки не избежала ссылки. Ее отправили в какое-то отдаленное место, кажется на Урале, а оттуда перевели вместе с мужем – Свитыком – в Сибирь.

Прошло много лет, прежде чем я снова встретила неистовую, но милую Веру. Это случилось в 1891 г., в Иркутске. Я увидела ее среди малолетних детей и рядом с мужем, который не всегда вел себя так, как подобает примерному главе семьи. Сама же Вера сохранила и свой вулканический характер, и свою откровенность, и верность.

Наша встреча произошла холодным осенним утром. Колокола иркутских церквей сзывали людей на заупокойную службу по императору Александру III, который только что умер.[28] Вера как раз вернулась из бани. Увидев меня, она заявила, что рада избавлению России от тирана, и неожиданно сообщила, что идет в собор – полюбоваться, как начальство изображает комедию горя и преданности. Я знала, что она в последнее время страдает от ревматизма, и заклинала ее не выходить на ветер после жаркой бани, но она не слушала моих увещеваний. На следующий день она слегла и больше уже не вставала. Она скончалась после двух месяцев ужасных страданий.

Кроме того, с нами была высокая, худощавая Тушинская – женщина уже в зрелом возрасте, всецело преданная революционному делу. Она совсем недавно присоединилась к кружку Войнаральского. Провинциалка, как и я, она еще никогда не работала в общественных организациях. Она много и прилежно читала, с умом выбирая книги.

Тушинской я обязана визитами Пашкова,[29] видного штундиста, который проводил в Петербурге собрания для желающих изучать Новый Завет. Тюремщики доверяли ему и разрешали посещать камеры политических заключенных. Тушинская отправила его ко мне.

Это был высокий старый человек с глазами навыкате. Он немедленно начал читать мне проповедь. Я терпеливо слушала его около получаса, а затем спросила старика, почему он не проповедует в Зимнем дворце, где, вероятно, не знают Евангелие. Я сказала, что мы, попавшие в тюрьму в результате борьбы с несправедливостью, своими делами уже доказали свою любовь к человечеству. Когда наш разговор закончился, я сказала смотрительнице, что больше не хочу видеть Пашкова. Однако он вернулся через три дня. Я снова немного послушала его, после чего еще раз попросила его идти в Зимний дворец, сказав, что мы, узники, и так руководствуемся в своей жизни всем лучшим, что есть в Евангелии. Он стал обвинять нас в коварных методах. Это меня рассердило. Я резко заговорила с ним, сильно его смутив. Он пожал мне руку, повторяя: «Вы близки к Христу, вы близки к Христу», и выбежал из камеры. Больше я его не видела. Я бы не удивилась, узнав, что он имеет какое-то отношение к той ненависти, которую всегда испытывали ко мне власти.

Позже Пашков забрал из тюрьмы Тушинскую и Клавдию Блавдзевич под свое поручительство. Однако они пробыли у него лишь несколько месяцев, после чего их снова арестовали в связи с интересным побегом Ковалика и Войнаральского.[30] Так как эти двое были выдающимися революционерами, то оставшиеся на свободе товарищи провели тщательную подготовку к их побегу. Ковалик и Войнаральский успешно вырвались из тюрьмы, но почти сразу же были снова арестованы, и эта неудача привела к аресту Рогачева, Мачтета, Клена, Тушинской и других.