Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920

Затем жандармов сбила со следа линия, которую Владимир Мокриевич для каких-то своих целей нарисовал на карте синим карандашом. Мы приехали в деревню, где я никогда не была. Не зная, что делать, начальство согнало все население в поле. Посреди поля был поставлен стул, на который посадили меня. Крестьянам приказали рассмотреть меня. Они вглядывались, пожимали плечами и говорили, что не знают, кто я такая. Тогда жандармы решили, что синяя линия проведена нарочно, чтобы запутать непосвященных. После нескольких дней пути по немыслимым дорогам они очень устали и вынуждены были обратиться ко мне за помощью.

– Очевидно, эта линия не была вашим маршрутом, – сказал мне прокурор. – Она очень длинная, и мы целый месяц будем ездить от деревни к деревне. Дорога ужасная, и очень холодно. Но мы обязаны посетить все места на этой линии, если только вы не заявите, что не были в них.

– Я не была в этих местах, – сказала я.

– Вы должны написать это. Иначе ваше заявление не будет ничего значить.

Я подумала о том, как неприятны крестьянам допросы и контакты с начальством, от которого они не ждут ничего хорошего. Молча терпеть всю несправедливость этой процедуры было для меня сущим мучением, так как мне не позволяли говорить, а любые показания превратно толковались и причиняли мне только вред. Поэтому взяла перо, написала: «Я не посещала мест, отмеченных синим карандашом», и подписалась.

Чиновники с облегчением вздохнули. Воспользовавшись их благодушным настроением, я спросила:

– Какой приговор мне грозит?

– От двух до четырех лет каторжных работ, – вежливо ответил помощник прокурора, и на этом разговор кончился.

По пути назад в Киев я неожиданно вспомнила, что снова встречусь с Найдой. Грубость этого угрюмого негодяя была для меня пыткой. Доселе меня с народом связывали исключительно дружелюбные, добрые отношения, и жестокость Найды действовала на меня сильнее, чем холод и голод. Я страдала от одной мысли о том, что снова его увижу и снова окажусь в его власти. Пока меня бросало в повозке из стороны в сторону, я страстно молилась: «Господи, забери от меня Найду! Сделай так, чтобы он ушел из тюрьмы! А если это нельзя устроить, тогда пусть он умрет! О Боже, если бы он умер… Я не могу его больше видеть, не могу, не могу…»

Когда мы приближались к городу, я отчаянно молилась о смерти Найды. К воротам тюрьмы мы подъехали ночью, в темноте. Меня отвели в маленькую комнату, едва освещенную масляной лампой. Я ничего не могла разглядеть. Заспанный человек велел кому-то привести смотрителя женского отделения. Я почувствовала себя скорее мертвой, чем живой, когда подумала: «Сейчас придет Найда. Что мне делать?»

– Кого мне позвать? – переспросил тот, кого посылали за смотрителем.

– Смотрителя женского отделения – Иванова.

– Разве его зовут Иванов? – спросила я.

– Конечно. Ведь Найда умер.

У меня перед глазами все поплыло. Я не могла поверить, что правильно расслышала, но не осмеливалась переспрашивать. Я ждала в страшном возбуждении. Четверть часа показались длинными, как целый день или как тревожная, ужасная ночь.

Наконец явился молодой светловолосый солдат с глуповатым лицом.

– Отведи ее в одиночную камеру, – распорядился заспанный человек и открыл передо мной дверь.

Я летела как на крыльях. Мне хотелось обратиться к новому смотрителю с приветствиями, но я сдержалась и только старалась рассмотреть его получше. Он казался глуповатым, но не испорченным. Очевидно, ему не хватало уверенности в себе.

«В любом случае, – подумала я, – хуже быть не может, и не исключено, что будет лучше. Он глуп, но не зол и не груб».

На следующий день я внимательно следила, как он ведет себя с женщинами, и увидела, что он не может справиться с ними. Коридор был полон шума и криков, как на базаре. Женщины стучали и требовали отпереть двери. Иванов бегал от одной общей камеры к другой; сначала он выпустил кого-то из одной камеры, потом запер другую, вызвав возмущение, которое не мог утихомирить. Женщины прекрасно понимали, что тюремщик им попался слабый и неопытный. После жестокого режима Найды эти жалкие рабыни чувствовали, что стали хозяевами ситуации, и старались все перевернуть вверх дном. Каждый день я ожидала, что тюремщика сменят, так как ото дня ко дню Иванов все больше терял голову, потел, вздыхал, но не становился умнее. На пятый день разгорелся неописуемый скандал. Я слышала крики, ругань и плач. Неожиданно по коридору пробежал окровавленный Иванов. За ним гнались женщины. Одна из них била Иванова по голове его связкой огромных тюремных ключей. Из его ран лилась кровь.

«Как это глупо! – подумала я. – Они снова получат кого-нибудь вроде Найды, и для них опять начнутся несчастья».

В течение пяти дней своей службы Иванов не обращал на меня внимания. У него не было на это времени. Он приносил мне воду, хлеб или обед, а затем убегал. Женщины непрерывно кричали на него. Утихомирить их было невозможно. Одолевавшие их яростные, бурные страсти не находили выхода. Когда же крышку на мгновение подняли, кипящая вода выплеснулась наружу и все залила.